Евгений Кутузов - Во сне и наяву, или Игра в бирюльки

— Берем хоть эту дребедень, — презрительно сказал Евангелист, показывая на безделушки, — и рвем когти. — Он взял маленькую серебряную статуэтку. — Дон-Кихот на своей кляче, — повертел ее, хмыкнул и сунул в портфель. — Давай, Племянник, складывай что приглянется. С паршивого жида хоть шерсти клок.

Они набили портфель и пошли к выходу. Дверь в спальню была открыта настежь. Андрей машинально заглянул туда. Какая-то несообразность остановила его, задержала внимание.

— Постойте-ка… — Он понял, в чем дело. Кровать, на которой валялся перевернутый вверх дном патефон, была не прибрана, как будто с нее только что встали. Поверх одеяла лежало скомканное покрывало. А вот подушки почему-то не примяты, а, наоборот, взбиты. Похоже, постель нарочно привели в беспорядок…

Андрей шагнул в спальню, снял с кровати патефон и откинув одеяло, увидел чем-то набитую наволочку.

— Ну молоток! Ну голова! — выдохнул Евангелист. — А Лева не дурак, — повернувшись, сказал он Крольчихе. Он вывалил из портфеля на кровать безделушки и запихал туда наволочку с драгоценностями.

Андрей, уходя, все-таки положил в карман Дон-Кихота, уж очень он был симпатичный, смешной.

Евангелист, выйдя из парадной, перешел улицу и направился к трамвайной остановке. Балда шел следом в некотором отдалении, прикрывая его. Крольчиха, а за нею и Андрей пошли в противоположную сторону. За углом сели в троллейбус, однако ехали врозь, каждый сам по себе, и лишь когда через несколько остановок вышли из троллейбуса и нырнули в темный переулок, Крольчиха задержалась и дождалась Андрея.

— Умница, — сказала она. — Князева наука, сразу видно. Но как ты допер?

— Сам не знаю. Подозрительно показалось, что постель разобрана, а подушки не смяты. И покрывало лежит…

— Все видели, а допер один ты.

Где-то поблизости раздались громкие шаги. Так могли стучать по мостовой только подкованные сапоги. Крольчиха вмиг преобразилась, схватила Андрея за руку и закричала:

— Шалопай! Бандит! Сколько раз я тебе говорила, чтобы не шлялся по ночам!.. Вот был бы отец живой, он показал бы тебе!.. А ну пошли сию минуту домой!.. — Она тащила Андрея, а он делал вид, что упирается.

— Не пойду…

— Пойдешь, я еще с тобой справлюсь!

Рядом появились два легавых:

— В чем дело?

— Вот, заберите его! — сказала Крольчиха вроде даже с радостью. — Мать с ума сходит, день, и ночь работает, чтобы накормить эту ораву, а он!.. У-у.. — Она замахнулась на Андрея, но не ударила и почти натурально всхлипнула: —Лучше пусть в тюрьме сидит. Где ты шлялся, я тебя спрашиваю, уродина ты проклятая?..

— В кино был.

— В кино! Знаю я твое кино. Дошляешься…

— Что же ты мать обижаешь? — укоризненно покачал головой один из легавых с сержантскими лычками на погонах. — Нехорошо, парень.

— Честное слово, я был в кино.

— Уж я тебе покажу дома такое кино!.. — выкрикнула Крольчиха и снова потянула Андрея за руку.

Легавые постояли, посмотрели им вслед, обменялись мнениями насчет того, что страшное это дело — безотцовщина, совсем подростки распустились, и пошли продолжать обход, охранять спокойствие и безопасность граждан. Их дело ловить хулиганов, жуликов, задерживать подозрительных, а мать с сыном сами как-нибудь разберутся, тут ничем не поможешь.

Когда Крольчиха и Андрей вернулись на хату, Евангелист с Балдой были уже там. Содержимое наволочки валялось на столе. Золотые монеты, кольца, брошки, кулоны, крестики, браслеты… Все это богатство сверкало, переливалось, завораживало.

— Кусков на сто, гад буду! — восхищенно сказал Балда. — Смотри-ка, царь! — Он взял монету и долго разглядывал ее.

— Тут пахнет не ста кусками, — проговорил Евангелист. — Тут раз пять по сто кусков. Думать, кореша, надо, куда загнать. В Питере нельзя, сгорим без дыма и огня. Жидовня сейчас забегает, замечет икру.

— Был в Москве один барыга, — сказала Крольчиха, — но хрен его знает, может, загнулся давно. Старик уже.

— Они не загибаются, — усмехнулся Балда. — Им страшно.

— Надо выяснить.

Андрей не принимал участия в обсуждении. И на драгоценности, рассыпанные по столу, смотрел равнодушно. Что-то сломалось в нем. Он не испытывал ни гордости за себя — ведь он же, он нашел! — ни чувства удовлетворения. Ему было безразлично. Он полез в карман за папиросами и — вытащил статуэтку Дон-Кихота. Нет, он понятия не имел, что это очень ценная вещь — статуэтка просто нравилась ему.

_ Покажь, что за штуковина. — Балда протянул руку. Повертел Дон-Кихота и, покачав головой, сказал: — Во гад, как настоящий. Прямо комик жизни, злодей на сцене.