Эльчин - Белый верблюд

Ибадулла сидел на корточках рядом с пнем от тутовника и плакал.

Рыжая кошка лежала на боку перед Ибадуллой, лапы У нее были вытянуты, глаза закрыты, и я понял, что рыжая кошка околела.

Ибадулла плакал и приговаривал:

- Почему на свете людьми стали люди? Почему не кошки стали людьми?..

XXXII

Когда Эйнулла выздоровел после ранения и вторично ушел на фронт и от Эйнуллы не было ни слуху ни духу и дядя Агагусейн ушел на фронт, тетя Сафура все время плакала, но как-то однажды она вдруг сказала мне:

- Слушай, эта бедняжка Зиба в Америке, как она ест эти черепашьи яйца?..

Мама с отвращением к черепашьим яйцам и сочувствием к горькой доле Зибы хлопнула себя по бедру и горестно промолвила:

- И не говори!..

Сказать по правде, тогда я удивился наивности этого разговора между тетей Сафурой и моей мамой; ведь как мы здесь ели порошок из черепашьих яиц, так и тетя Зиба ела его в Америке.

XXXIII

Эсмер приоткрыла дверь моего рабочего кабинета, заглянула:

- Тебя к телефону.

- Да разве я не сказал, что работаю, чтобы не звали меня к телефону? разозлился я.

- Это Фатулла Хатем...

- Ну и что ж, что Фатулла Хатем? - сказал я.- Фатулла Хатем что, племянник аллаха?

Правда, я это сказал, но встал и пошел к телефону, размышляя, что, видно, Фатулла Хатем действительно могущественный человек, если все в душе его ненавидят: и те, кто "внизу", и те, кто "наверху", однако он долгие годы противостоит этим "всем", и противостоит один - нет у него ни близкого друга, ни соратника, но он всегда на плаву, всегда руководит, наверное, потому, что сам себе ближайший друг и соратник, сам себе - моральная опора (большая это сила!). Меняются эпохи, меняются люди, инегда и Фатулла Хатем год-другой остается в тени, иногда даже теряет должность, но опять где-то выскакивает и восстанавливает прежний престиж.

- Здравствуй, Алекпер, бала (Бала - детка.)!..

- Добрый вечер, Фатулла-муаллим.

- Не сердишься, что я говорю тебе бала? - Фатулла

Хатем рассмеялся, и я представил себе его хитрые и умные глаза.- Проходят годы, вы подрастаете, слава богу, занимаете почетное положение, но для меня вы - все еще вчерашние дети. Держали в руках своих опусы, не решались войти в кабинет...- Фатулла Хатем снова рассмеялся. Если б я верил в бога, а бог доверял мне и смог бы выполнить единственное мое желание, то я обратился бы к богу с просьбой: всего на один день впусти меня в мозг Фа-туллы Хатема, чтобы я мог прочитать его мысли, посмотреть на мир его глазами, услышать его внутренние оправдания, познать его чувства, волнения и понять его; ведь, ясное дело, никто на свете не считает себя подлецом (может быть, на свете вообще нет подлецов в этом смысле?.. Может быть, любая подлость существует только до того момента, пока не поймешь подлеца?). В связи с разными событиями я ставил себя на место Фатуллы Хатема, хотел понять его, найти в нем самом, в его собственном "я" оправдание (почему я клеветал? почему чернил? почему, говоря одно, думаю и делаю другое?), но из всех моих попыток ничего не выходило. Однажды я, собрав все книги Фатуллы Хатема, заставил себя прочесть их, и прочел, но и в книгах Фатуллы Хатема была сплошная ложь - во всяком случае, мне так казалось; и книги тоже не сказали об их авторе больше того, что я знал; нет, я даже на полчаса не мог стать Фатуллой Хатемом, и это меня мучило, потому что, если я назвался писателем и если это был не самообман, я должен был суметь сделать это - должен был найти самооправдания Фатуллы Хатема, выявить их для себя... Я знал, чувствовал всем своим разумом, сердцем, что когда-нибудь напишу о Фатулле Хатеме,-роман ли это будет или что другое, я не знал, но произведение это будет написано тогда, когда я смогу вытащить Фа-туллу Хатема из-под оболочек (подобно тому, как археологи проходят несколько пластов земли, извлекая фарфоровые сосуды!), смогу увидеть его наедине с самим собой...

- Я тебя не побеспокоил?

- Нет, что вы...

- Я спросил у Эсмер о твоих дочках, говорит, все хорошо.

- Большое спасибо.

Все это, разумеется, был зачин, сейчас он перейдет к сути; во всяком случае за последние двадцать пять лет я хорошо изучил эти внешние приемы и повадки Фатуллы Хатема: мы виделись на разных литературных сборищах, оба занимались сочинительством, оба, как говорится, жили в литературной среде, но Фатулла Хатем никогда не знал, чей я сын (а может быть, он давно забыл имя моего отца...), никогда не знал, что мама газетой с его портретом вытирала керосинку у нас на кухне.