Лев Кассиль - Вратарь Республики

— Геркулес с глобусом! — сказал торжественно Карасик и подмигнул Антону. — Геркулес с глобусом… Вот такой стоял перед театром Шекспира [22].

— Комсомольцы! — вмешалась мама Фрума. — Комсомольцы, рабфаковцы, допризывники, что вы делаете? Человек с дороги, человек устал, а они его уже футболят, они его уже мучат… Не обращайте на них внимания — они просто сумасшедшие. Идемте, я вам дам умыться, закусите с дороги. Вы любите яичницу?

— Обожаю! — сказал Антон, послушно следуя за маленькой старушкой.

— Омлет или глазунью?

— Глазунью.

— Ах, какая досада! А я сделала омлет!

— Глубоко обожаю омлет, — сказал Антон.

Тут он увидел Настю. Настя стояла в сторонке и с радушным любопытством смотрела на него.

— Извиняюсь, — сказал Антон, — кажется, я не поздоровался… Такая петрушка! Извините, не заметил, здравствуйте.

— Ничего, — сказала Настя. — Ничего, я маленькая, трудно сразу заметить.

— Ничего подобного, совсем наоборот даже… — забормотал Антон. — Это просто с моей стороны даже непростительно…

— Омлет стынет! — закричала мама Фрума.

До ночи обо всем договорились. Баграш устраивал Антона в свою бригаду, сперва чернорабочим. Одновременно Антон поступал на учебу в заводской комбинат. Поселили его в одной комнате с Карасиком.

— Ну, мама, — сказал Баграш, — готовьте большой силос! Будем принимать.

И, когда на столе появилась миска с «большим силосом», то есть с винегретом, и руки всех сошлись на половнике, Антон возложил поверх всех рук свою мощную длань.

— Теперь повторяй за нами, — сказал Баграш.

Старательно окая, Антон повторял:

— Сим черпаю и вкушаю, сим клянусь, равный среди равных, на водах и на зеленом поле битвы славить надежной доблестью коммунара и верной советской службой свой очаг, и дом, и веселое товарищество наше. И если нарушу я словом, делом или тайной мыслью закон дружбы и труда, то не будет мне места за этим столом изобилия, и да минует меня круговая чаша!

— Ура! — рявкнули гидраэровцы и, рассаживаясь, запели свою песенку, давно уже сочиненную сообща для подобных случаев:

Баграш, величественно орудуя половником, накладывал на тарелки винегрет. Ребята пели, раскачиваясь на стульях:

Антон смотрел на поющих, то широко улыбаясь, то вдруг очень серьезно, не зная, как полагается держаться в таких случаях. Он был и сконфужен и польщен, Баграш дирижировал половником.

В двенадцать часов все разошлись.

Фома Русёлкин и Бухвостов жили в одной комнате. Как всегда, перед сном они искали тему для спора. Сегодня эта тема легко нашлась.

— Ну и малый этот Антон… — начал Фома.

— По виду ничего еще нельзя сказать, — тотчас возразил Бухвостов.

— Нет, это сразу видно.

— Поглядим, тогда будет видно.

— В тебе чутья нет, Коля.

— Во мне чутья нет?.. Поздравляю!

Спор был на мази.

Баграш уже собирался спать и сидел без кителя. Он читал принесенную ему из библиотеки Карасиком книгу. Вдруг к нему постучалась Настя.

Баграш накинул китель. Настя вошла и села.

— Ну, что скажешь, Настюшка?

— Ничего, так просто, поболтать зашла.

Баграш внимательно посмотрел на нее. Он видел, что Насте хочется о чем-то потолковать с ним.

— Ну, а конкретно? — спросил он.

— Да так, вот насчет новой машины. Мне кажется, мы слишком высоко редан закатили.

— Слушай, Настюшка, не виляй! — сказал Баграш. — Редан тут ни при чем. Ты что, о Кандидове хочешь мне сказать?

Настя вдруг покраснела.

— Ну, ну, — сказал Баграш, подбадривая.

— Ты знаешь, Баграш, — заговорила Настя, — о нем я тоже хотела сказать. Странное какое-то впечатление. Видно, что очень наш, но какой-то необыкновенный, я, по крайней мере, таких еще не видала. Я сама не знаю…

Баграш лукаво посмотрел на Настю.

— Ну вот, я так и знала, — раздосадовалась Настя, — обязательно у вас у всех такие мысли!

— Да что тут плохого? — забасил Баграш. — Парень действительно выдающийся, по-моему. Присмотрись. Вольница немножко, так? Ну, да мы его приберем к рукам, а так, что ж, очень славный малый. Карась мне его биографию рассказывал, прямо героика. И нос на месте, не то, что у других, — добавил он, усмехнувшись, и потрогал свой расплющенный нос. — Иди-ка спать, Настюшка, пора.