«Не спешить, только без паники. Только без паники. Не торопись, говорю я себе. — Не торопись».
Медленно, сознательно не торопясь, надеваю брюки вместо тренировок и кроссовки. Поверх майки медленно надеваю куртку. У меня это давний принцип. Прочел когда-то, не помню где, но усвоил, как родное: никогда и никуда нельзя опоздать. Беды, они ведь найдут всегда. И потому не спеши никуда. А счастье — это ведь случай.
Выхожу из квартиры, еду вниз на лифте за газетами. Может, напечатали о призыве. Обычно в газетах, ясно, проглядываю я не все, о происшествиях больше, спортивное. Мог не заметить ничего.
Газет в ящике почему-то не было. Лежала только узкая бумажная полоска.
Свет в подъезде не горел, темно. Я вышел из подъезда прочесть. Там было напечатано очень четко: «Нет, Андрюша, все будет хорошо».
Я держал в руках бумажку, перечитал еще раз об Андрюше, кому будет хорошо. Ящики перепутали.
Мимо прошел в подъезд высокого роста человек в измаранном халате, на ходу натягивая брезентовые рукавицы. На голове у него была иностранная зеленого ядовитого цвета шапочка с длинным козырьком. Он кивнул мне слегка, я ответил.
Только это был, понятно, не Андрюша, мне неизвестный, а наш уборщик мусоропровода. Единственный, кого запомнил четко из тех, кто вступает молча в лифт и — «вам на какой?» — потом исчезает так же молча в нашей башне. Это ж не маленький домик, где жил я когда-то.
Я все вертел в руках «Андрюшу», не понимая, и заподозрил вдруг нечто в конце концов. Вошел в подъезд, поехал на восьмой.
— Кто?.. — мне ответил наконец на звонки сонный-сонный голос.
— Я. Андрюша, — сказал я бодрым молодым баритоном. — Открой, Танечка.
— Какой Андрюша? Не сюда! Отваливай! — и зашлепали от двери ее длинные, босые, дивные ее ножки.
Ну, что ж, надо было начинать активно — только опять-таки не спеша! — кое-что предпринимать.
В нашем дворе укромный был закуток в высоких кустах, и еще прикрывали это место деревья. Здесь я встал и закрыл глаза, тренируясь.
Пальцем правой руки было необходимо ни за что не дотронуться до носа. То же самое с указательным пальцем левой руки. Почему-то это было не просто, пальцы сами собой тянулись к носу.
Кроме того, вытянув обе руки, надо было растопырить дрожащие — но только обязательно дрожащие! — все свои десять пальцев. За восемнадцать лет после института и военной кафедры от любых лейтенантских сборов я — или на бюллетене у невропатолога, или в командировке дальней, естественно.
Когда я приоткрыл глаза, две бабули, одна простоволосая, другая в берете, замершие перед моими кустами, сразу дернулись в стороны, отворачиваясь, словно никогда они не подглядывали!.. Почему я не потренировался дома, самому непонятно.
Я шел по проспекту, сдерживая шаг. Солнце так светило, и все было ярко. Шли люди, одетые ярко, и пестрые-пестрые витринки палаток, и блестели зеркальные стекла нового банка. А мне очень хотелось бежать. Скорей. Я сдерживал шаг, даже на секунду прижмурил глаза. И наткнулся.
Перегораживая тротуар наискосок, как змея, тянулась толпа. Они стояли в затылок друг другу, но как-то не везде, растрепанно. И еще: толпа была серая, разве что с прокладками цветными, то куртка была оранжевая или шаровары китайские с лампасами. Вся змея дергалась, переступая, влево, только очень медленно.
Вообще-то у каждого, ну пусть не у самых молодых, сохранилось, не важно сколько лет прошло: коли дают, стань в затылок. Но я ведь не мог, я очень спешил, надо было обойти. А прямо передо мной был большой затылок крепкого старика. Он стоял к толпе лицом, ко мне затылком. Руководил или следил?.. Соблюдал порядок?
Прямые седоватые волосы его были как подрублены топором. Явно, дочка или, скорее, внучка ровняли сзади садовыми, что ли, ножницами, и это было похоже на короткую стрижку ударниц с фотографий тридцатых годов.
Я шарахнулся от него левее, чуть не сбив очень радостных пацанов, они шныряли, меняя что-то в толпе. Что — я не понял.
— Ух ты да ух ты! — навстречу мне вдоль толпы, ликуя, плясала бабка, хлопая в ладоши и притопывая, и даже пыталась кружиться, кружиться.
— Ну, чокнутая. — Я попятился.
— Нет, — ответил мне сзади голос. — Если верблюда качает буря, козла ищи уже в воздухе.
— Что?.. — я обернулся.
Какой-то человек с рыжеватенькими щетинками-усами мне улыбался.
— Это пословица, — кивнул он. — Только казахская.
Может быть, оттого, что нацелился я в поликлинику и так боялся растренироваться, соображал я туго. Как будто всерьез я нервный.
Читать дальше