Михаил Черкасский - Сегодня и завтра, и в день моей смерти

Невидимые камни падают на нас. Где, в какой день, в какой миг, оступившись или неосторожно забежав, делаем мы тот роковой шаг, чтоб точнехонько угадать под булыжник? Или добрые ангелы терпеливо сидят над обрывом и ждут, рассчитав, когда надо спихнуть? И тут уж спеши не спеши, жди не жди — не отвертишься, не отсидишься. По каким статям, за какие грехи иль за доблести выпадает нам это? За что? Спросите себя, когда, торопясь на работу, на свидание, в магазин за пол-литрой, каблуками нечувствующими давите червяков, выползших после дождя. Когда в лесу (по грибы ли, по ягоды ль) вминаетесь в рыжеватую копошащуюся ниточку муравьев. Вы слышали, как они спрашивали?

Ехал я в школу, скучающе ожидая нудно-бодрой беседы с директором. А мне бы уж впору совсем о другом было: тень летящего камня пала на нас. Я не видел, не слышал — сочинял. Три странички текста (докладную записку для кассы). Но при этом следовало соблюсти жизнеполагающий принцип журналистики — от частного перейти к общему. Короче, надо было упомянуть, сколько будет введено новых школ в городе. Достаточно было еще разок снять телефонную трубку, поговорить с той же инспекторшей, но голос ее звучал так дружелюбно, что, не признаваясь себе, я решился на встречу. И свою припасенную заднюю мысль вклинил со вздохом меж делом: "Да, хорошая там школа. Повезло людям, а мне вот никак не удается устроить дочку в английскую." — "А где вы живете? — и уже на другой день вдруг услышал: — Принята." — "Как? Уже? Спасибо, большое спасибо!! Я даже не знаю, за что…" — "Просто так. Считайте, что вам повезло". В чем же дело? Симпатия? Может быть, но деловитая эта женщина ни глазами, ни голосом не баловала — наши взгляды не имели двойного дна. Чуть позднее я понял, что была это шутка господня. А я радовался, просто места себе не находил. Бегал по комнате, вокруг телефона, будто лошадь на корде: Тамара на задании, кому б позвонить?

— Анна Львовна, я устроил Лерочку в школу! — доложил

Тамариной заведующей. — Вы? Сами? — басовито

посмеивалась. Но я не обиделся, все правильно: не тот папа.

И примяв трубкой соски телефонных кнопок, искал новую жертву: "Лина, я устроил!.." — взахлеб, не захлебываясь однако ж. А стоило бы. "Ну, ладно, ладно, Сашуня молодчик. Хорошая женщина? Ну, Сашечка, разве кто-нибудь может устоять…" — "Да нет же!.." — всерьез, хотя так и видел, как она там улыбается — не грязнее, чем жизнь, и не чище. Скепсис- не сепсис: не убивает. И потихонечку остывал.

Еще холоднее мне стало, когда поднимались с тобой, доченька, по лестнице к кабинету директорши. Школа как школа, но все здесь пропитано таинственным и желанным английским духом. Там, где обычно висит 3-Б, здесь: 3-Б ROOM.

— Room… — прочла. — Не роом, а руум, класс, — поправлял, обладая лишь полсотней слов и каким-то произношением. — Папа, а это что? — Это WС — ватерклозет значит. — Что, что?.. — нежно, удивленно склонила каштанную голову. — Уборная? Ха, ты шутишь? Туда англичане ходят?

— И англичане, говорят, тоже. — А нас пустят?

Не успел я взойти в кабинет, как сразу почувствовал, что уже взвешен — взглядом пристальным и натасканным. "К сожалению, мы должны будем вам отказать, — сказала директорша. — У вашей девочки больное сердце". — "Как больное?" — искренне удивился. "Так: шумы в сердце. Может, это и не страшно, как вы говорите, но не забывайте, что нагрузка у нас очень большая". — "Ну, хорошо… — все же немножко струхнул, черт с ней, с английской, здоровье важнее. — Но мы бы хотели попробовать. Если я вам принесу справку, что…" — "Не сомневаюсь, — значительно усмехнулась, — что справку вы принесете". — "Нет, вы обо мне чересчур хорошо думаете: я без блата". — "У вас все?" — спровадила меня торжествующим взглядом до дверей.

Вот так, а ты, балбес, радовался.

— Ну, папа… — подняла глаза, дергала за руку, — что ты

так долго? Ты что, расстроился? Тетенька сердитая? У-у, какая… Все в порядке, да, папа? — Не совсем, Лерочка, шум у тебя в сердце.

Притихла, шла молча. "А шум это что? Это плохо? С этим учиться нельзя?" — "Можно, но только в английской трудно". — "А почему трудно? — кареглазо заглядывала. — Будет шуметь, когда говорю по-английски?"

На другой день мы пошли в школу. В обычную, на медосмотр. Вышла, протянула разочарованно: "Волосы только пощупали. — И вдруг шепотом, озорно, притянув мое ухо: — Гнид, говорит, нету. Папа, а что это такое — гнид?" — "Хм, вошкины детки." — "Вошкины детки!.. вошкины детки!.." — залилась на весь вестибюль.

И все же нас приняли в английскую: позвонил я знакомой инспекторше, и пришлось директрисе сдаться. Но давно уж может она чувствовать себя отомщенной.