Пол Теру: Отель «Гонолулу»

Стало быть, он за мной наблюдает?

— Похоже, колоритный персонаж, но не стоит доверять ему свой бизнес, — поспешил я ответить.

— Ты говорил, писатели умеют выдумывать названия, — напомнил мне Бадди. — Нам нужно новое название для бара.

— «Рай Моми» звучит неплохо.

— Моми — моя бывшая жена. Она работала в баре. Мы только что разошлись. Моей новой вахине Стелле это название не по душе. Ну?

Он приподнялся в гамаке, вперив в меня взгляд, а я ломал голову, пытаясь что-нибудь сочинить, несмотря на все отвлекающие моменты — телевизор, прибой, женщины в бикини, крадущаяся крыса.

— Может, назвать его «Потерянный рай»?

Бадди ничего не ответил — на миг он замер, но мозг его работал вовсю. Я слышал что-то похожее на гудение разогревающегося мотора. Потом я убедился, что это происходит всегда, если Бадди думает изо всех сил: шарики у него в мозгу крутятся, точно насаженные на ось шестеренки старого механизма, трутся друг о друга, и гул этой работы выходит через приоткрытые губы. Наконец он спросил шепотом:

— Это название чего? Песни какой-то? Рассказа?

— Поэмы.

— Поэмы. Мне нравится.

Он расслабился. Гул утих. Пружины, валы, приводные ремни перестали скрипеть и громыхать за его влажным лбом.

— Ты справишься с этим делом.

Так я получил работу. Почему? Потому что в прошлой жизни был писателем? Бадди никогда не читал, быть может, печатное слово казалось ему чудом, быть может, он питал преувеличенное уважение к писателям? Или проще: он был игроком, я — его ставкой. Бадди принадлежал к вымиравшей породе хищников Тихого океана. Для него это решение стало еще одной рискованной авантюрой, лишним поводом похвастаться удачей.

— У меня прекрасный штат, — предупредил он. — Они будут работать за тебя, тебе почти ничего и делать-то не придется. Но мне нужно, чтобы управляющий хотя бы выглядел солидно.

— Буду стараться.

— Знаешь, это тебе не космическая инженерия, — утешил меня Бадди. — Главному условию ты соответствуешь.

— Какому?

— Главное — ты хаоле с материка. — Он снова расхохотался, поудобнее устроился в гамаке и взмахом руки завершил аудиенцию.

Слово «материк», произнесенное на гавайском наречии, прозвучало как «планета Земля».

Ощущение собственной ненужности могло нахлынуть вновь, но я тут же напоминал себе, что ныне я управляю «многоэтажной гостиницей». Теперь, когда гавайцы спрашивали меня, как я зарабатываю себе на жизнь, я не называл себя писателем — все равно никто не читал моих книг, — а предпочитал другой ответ: «Работаю управляющим в отеле „Гонолулу“». Работа не только обеспечивала меня материально, она придавала мне определенный статус среди здешних прохиндеев.

Тридцать лет я кружил по свету и писал книги, а теперь мне дали работу только потому, что я — хаоле, белый человек. Я успел сколотить и потерять несколько — не скажу состояний, но, по крайней мере, этих денег хватало на обеспеченную жизнь, — утратил несколько домов, родную страну, семью, друзей, распростился с машинами, со своей библиотекой. Другие люди теперь сидят в изящных креслах, выбранных мной, любуются моими — уже не моими — картинами, висящими на стенах, за которые я заплатил.

У меня не было никакого плана — лишь бы сменить обстановку, и Гавайи показались мне подходящим местом, чтобы начать все сначала. Эту гостиницу словно для меня создали. Бадди меня понимал, он, судя по всему, и сам многое терял в жизни — жен и дома, деньги и родину, правда, не книги. Мне нужно было отдохнуть от собственного воображения. Поселившись на Гавайях и перестав писать, я надеялся вновь обрести связь с реальным миром.

Отель располагался не на берегу. Это была последняя из старых маленьких гостиниц Гонолулу, «гостиница-бютик», по выражению Бадди. Он выиграл это заведение на пари в начале шестидесятых, когда реактивные самолеты только-только начинали вытеснять круизные пароходы, но даже в ту пору отель «Гонолулу» был пережитком прошлого. Цены на землю в Вайкики росли, нашу гостиницу в любой момент могли купить под снос и вместо нее возвести большую уродливую конструкцию из числа однотипных отелей, расплодившихся по всему миру. Предчувствие неизбежного конца обостряло восприятие, и я запоминал все, что видел и слышал, фиксировал мимолетные подробности, превратился в записную книжку, в ходячий блокнот.

Несколько человек проживало в гостинице постоянно, были завсегдатаи, приезжавшие на всю зиму, но большинство гостей появлялось только в короткий отпуск. Тем не менее к тому времени, когда они выписывались, я уже знал о них все, что хотел, а порой и больше.