Иэн Макьюэн - Цементный сад

— Том, ты любил Космо?

Все еще держась за ногу Джули, Том обернулся посмотреть на Дерека и засмеялся, словно услышал какую-то привычную шутку.

— Ты же помнишь Космо, нашу собаку, — быстро подсказала ему Джули.

Том кивнул.

— Да, Космо, — медленно повторил Дерек. — Ты грустил, когда она умерла?

Том снова откинулся назад, но на этот раз смотрел на сестру.

— Ну как же, ты сидел у меня на коленях и плакал. Неужели не помнишь?

— Ага, помню, — с лукавой улыбкой ответил Том.

Все мы не сводили с него глаз.

— Я плакал, правда? — уточнил он у Джули.

— Конечно. А я отнесла тебя в кровать, помнишь?

Том прижался головой к животу Джули и, кажется, глубоко задумался. Спеша увести его подальше от Дерека, Джули поставила чашку и повела Тома в сад. Уже в дверях он вдруг проговорил: «А, собака!» — и насмешливо засмеялся.

Дерек сунул руку в карман и позвенел ключами. Оба мы смотрели в окно, как Джули ведет Тома через сад. В этот миг она была так красива, что мне хотелось смотреть на нее одному, без Дерека. Наконец, не оборачиваясь ко мне, он сказал тоскливо:

— Знаешь, мне хотелось бы, чтобы вы все… ну, чуть больше мне доверяли.

Я зевнул.

Мы с Джули и Сью не обсуждали ложь о собаке. Вообще мы не слишком-то заботились о том, чтобы обмануть Дерека. То, что скрывалось в подвале, казалось нам нереальным, словно во сне, — до тех пор, пока мы не спускались туда и не видели это своими глазами.

Дерек достал часы:

— У меня игра. Увидимся вечером, может быть.

Он вышел и окликнул Джули, та на секунду прервала игру с Томом, чтобы помахать ему рукой и послать воздушный поцелуй. Он подождал еще немного, но она уже повернулась к нему спиной.

Я поднялся к себе, скинул ботинки и носки и лег на кровать. В окно виднелся квадратик бледно-голубого неба без единого облачка. Не пролежав и минуты, я сел и огляделся кругом. На полу валялись банки из-под кока-колы, грязная одежда, обертки из-под чипсов, несколько проволочных вешалок, коробка, где когда-то хранились резинки. Я встал и посмотрел на место, где только что лежал: складки и заломы желто-серых простыней, крупные пятна с четко очерченными краями. Все, что я видел, напоминало мне обо мне самом. Я распахнул дверцы гардероба и принялся кидать туда весь мусор с пола. Сдернул с кровати простыни, подушки, одеяла и их тоже запихал туда. Сорвал со стены фотографии, когда-то вырезанные из журналов. Под кроватью обнаружил тарелки и чашки, покрытые зеленой плесенью. Все это я засовывал в гардероб, пока комната не стала совершенно пустой. Снял даже лампу вместе с абажуром. Затем разделся, запихнул одежду туда же и закрыл дверь. Теперь комната была пуста, как тюремная камера. Я снова растянулся на кровати и смотрел на клочок неба за окном, пока не уснул.

Когда я проснулся, было темно и холодно. С закрытыми глазами я потянулся за одеялом. Я смутно помнил, что спал на фундаменте снесенного дома, — может быть, я все еще там? Я не понимал, почему оказался голым на голом матрасе. Рядом кто-то плакал. Может быть, я? Я привстал, чтобы закрыть окно, и в этот миг вспомнил, что у меня уже давно умерла мать. Все встало на свои места: я снова лег, дрожа и прислушиваясь. Плач доносился из соседней комнаты — негромкий, жалобный. В нем было что-то успокаивающее: некоторое время я лежал и слушал, не чувствуя никакого любопытства. Наконец дрожь улеглась, я закрыл глаза, и тут же, словно в кино после перерыва, под закрытыми веками потянулась череда живых картин. На миг я открыл глаза, но и наяву, в темноте, передо мной проходили те же образы. Интересно, почему я так много сплю, подумал я? Я увидел жаркий летний день и переполненный пляж. Время идти домой. Отец и мать идут впереди, в руках у них складные стулья и охапка полотенец. Я за ними не поспеваю. Крупная круглая галька врезается мне в ноги. В руке у меня вертушка на палочке. Я плачу, потому что устал и хочу, чтобы меня взяли на руки. Родители останавливаются, чтобы меня подождать, но, как только я их догоняю, поворачиваются и идут дальше. Я начинаю вопить в голос, и другие дети оборачиваются на меня. Бросаю вертушку, а когда кто-то поднимает ее и протягивает мне — мотаю головой и ору еще громче. Мать передает складной стул отцу и подходит ко мне. Она поднимает меня на руки, и через ее плечо я вижу девочку со своей вертушкой в руке: она стоит и смотрит на меня. Ветерок весело крутит яркие лопасти вертушки, я отчаянно хочу получить ее назад, но девочка осталась далеко позади, мы уже вышли на улицу. Я горько плачу, но мать словно не слышит…