— Почему ты молчишь, Том? Я могу плохо о тебе подумать и, честно говоря, уже думаю. Почему ты не спрашиваешь, что со мной творится и почему я прошу денег у тебя, а не у мамы? На твоем месте я бы спросила, пусть даже у тебя полным-полно денег, по крайней мере мы всегда так считали.
Том словно пропустил мимо ушей мои вопросы и сказал:
— Все сложнее, чем тебе кажется. Я не мультимиллионер, но деньги в этой истории как раз самое простое. Что ты хочешь от меня услышать? Предположим, я скажу: «Я хорошо тебя понимаю, хотя ты мне почти ничего не объяснила». Я уже говорил, тебе нужно выйти замуж и уехать отсюда, тогда, если захочешь, ты сможешь вернуться и войти в дом с парадного входа. Ты должна уговорить себя стать самой собой, разобраться в себе, определиться, что ли. Я не могу сделать это за тебя, потому что сам до конца не разобрался и не определился. То, как ты воспримешь любой мой совет, будет зависеть от того, что ты обо мне думаешь. Наверное, то же, что и все остальные: что я бесхарактерный человек, который ничем в жизни не занимался, кроме как угождал твоей тете и по мере сил приводил в порядок ее сад. Если ты так думаешь, то ты права, но это не значит, что я жалуюсь и оплакиваю свою судьбу. Я выбрал ее примерно в таком виде много лет назад, но это опять же не значит, что я лакей или садовник. Мы с тобой немного похожи, поэтому всегда хорошо понимали друг друга: мы оба надеялись найти в конкретном человеке, в смертном существе нечто абсолютное, бессмертное, бесконечное. Называй это как хочешь, но мы оба верили, что в реальном можно увидеть идеальное и воплотить его, а это оказалось невозможно. Видимо, в этом все дело. Я обожал Лусию и делал все, что она хотела, я был ей полезен. Она никогда меня не любила, но я думал: это не важно, потому что в глубине души никто не знает, достоин он любви или ненависти. Раньше я этого не знал, теперь знаю, но теперь уже поздно. Я был достоин любви, меня нужно было или любить, или бросить. Если бы много лет назад я потребовал от Лусии, чтобы она меня любила и обращалась со мной как с равным, возможно, мы расстались бы, но я почти уверен, что тогда она понимала то, чего сейчас понять не может: чужим вниманием нужно дорожить. Это единственное, что, как говорят у вас в Испании, нельзя класть в худой карман. Возможно, с тобой происходит то же самое, но у тебя есть преимущество — тебе столько лет, сколько было мне, когда я познакомился с твоей тетей. У тебя впереди много времени, и измерять его нужно не часами, днями или годами, а возможностью исправления ошибок Ты можешь привыкнуть сама и приучить других к тому, что они тебя любят, а ты любишь их, и тогда тебе не нужно будет убегать, ты не потеряешь и не растратишь себя и сбережешь их… Мне всегда казалось, вы с мамой — закадычные подруги. Извини, что валю все в одну кучу. Почему бы тебе не поговорить с мамой и не попросить у нее денег?
— Потому что она меня обидела, вот почему. Все меня обидели, во всяком случае в этой истории с моим отцом. Я никому не нужна, я пустое место, как тетя Нинес, я даже внешне на нее похожа.
Том резко поднялся.
— Это бесполезный разговор. Завтра рано утром приходи сюда, я дам тебе денег, но слушать тебя я не желаю, это слишком страшно. Не хочу вмешиваться в то, во что никогда не вмешивался. Я ошибся, и ты ошиблась, поэтому мне лучше уйти.
Как ни странно, он действительно ушел.
~~~
— Мы с Маргаритой очень дружны, — сказала донья Ампаро. — Не зови меня Ампаро, это имя больше подходит какой-нибудь жене стрелочника, лучше Ампарин, как меня называют брат и сестра. Ты тоже кажешься мне сестрой, только не спрашивай почему, я и сама не знаю. Сердце подсказывает мне, что мы поладим, правда ведь, поладим?
— Конечно, — сказала я.
Было семь часов вечера того дня, когда я разговаривала с Томом. Мы уже целый час сидели с двумя сестрами за стойкой портье. Когда Том ушел, я вышла следом, полная решимости остановить его, однако, сделав несколько шагов, остановилась. С тех пор как я покинула родной дом, я впервые не могла объяснить, почему поступила так, а не иначе. Куда он отправился? Я подумала, что если, подгоняемая вихрем последних событий, стану его преследовать, он может добежать до Рейкьявика и даже дальше. Этот поступок полностью изменил настроение, владевшее мной со времени мадридской встречи с отцом. Стоило мне неизвестно почему остановиться и позволить Тому бежать, пока он не устанет или не поймет, что он мне больше не нужен, как терзавшие меня чувства вины и жалости к себе неожиданно испарились, и я нашла в себе силы перейти мост и вернуться в Сан-Роман, а оказавшись там, сделать то, что в конечном счете было самым разумным и не таким уж вызывающим — снять комнату в отеле «Атлантико», желательно окнами не на пляж. У них был один одноместный без ванны — ванна находилась в конце коридора, — который подходил мне по цене и по какой-то таинственной причине казался обеим хозяйкам наиболее подходящим для одинокой девушки моего возраста. Как мне представлялось, старшая сестра исполняла в этом дуэте ведущую партию, а младшая играла при ней роль клаки и отчасти — распорядителя, однако власть ее не простиралась дальше расписания пользования горячей водой и времени завтрака — не позднее девяти тридцати, а в выходные и праздничные дни — до десяти. Неожиданно я поняла, что мне нравятся и этот отель, и этот распорядок, и эти две нелепые сестры — донья Ампаро и Маргарита. Наверное, было бы преувеличением сказать, что они меня развлекали, скорее воодушевляли, являясь доказательством того, что жизнь — гораздо менее строгий экзаменатор, чем встревоженная душа. При ближайшем рассмотрении они оказались совсем не вредными, а, наоборот, забавными, чего я никак не могла предположить, когда стояла тут под дверью, но не решалась войти. Их возможное злопыхательство так напутало меня в то утро, что теперь, глядя, как они достают книгу постояльцев и разом краснеют, попросив у меня удостоверение личности, я не испытывала к ним никакой антипатии.
Читать дальше