Кристиан Барнард - Нежелательные элементы

Через всю полосу, набранный самым крупным шрифтом, тянулся заголовок, требуя внимания к тревожному известию, им возвещаемому, гарантируя его сенсационность, предупреждая о его ужасности, о гибельных последствиях:

«Южн. Афр. ЦВЕТНОЙ ВРАЧ СОЗДАЕТ МЛАДЕНЦЕВ В ПРОБИРКЕ».

Подзаголовок, не такой броский, пояснял: «Опыты с женской яйцеклеткой в кейптаунской лаборатории».

Ниже с фотографии, наклонив голову, чуть насмешливо улыбался Филипп. Один из снимков, сделанных в тот день, когда Филипп читал лекцию в университете.

— О господи! — пробормотал Деон. И пробежал глазами длинное сообщение, но своей фамилии не обнаружил. Хоть за это спасибо.

Он принялся читать внимательней. Заметка была состряпана ловко, с расчетом создать впечатление объективности, но за якобы бесстрастным изложением фактов проглядывали злоба и возмущение. От неназванного лица поступили сведения о том, что происходит в этой кейптаунской лаборатории. Там ставятся эксперименты на человеческих яйцеклетках и сперме. Откуда лаборатория получает яйцеклетки — неизвестно.

Ведущий эти эксперименты — цветной врач, канадский гражданин, хотя и здешний уроженец.

Особенно серьезным было то обстоятельство, что какая-то часть яйцеклеток могла быть от белых женщин. Для оплодотворения их использовалась сперма, о происхождении которой лицо, представившее в редакцию эти факты, не сообщило ничего.

Вывод напрашивался сам собой. Всякий мало-мальски грамотный читатель мог сделать его для себя сам.

Деон дважды читал заметку от начала и до конца. Да, его фамилия в ней не фигурирует. Хоть это-то хорошо. А теперь необходимо принять меры, чтобы Филипп не втянул его в эту историю.

Точность фактов, изложенных в заметке, указывала, что они получены от человека, который хорошо о них осведомлен. Однако, возможно, чтобы нарисовать как можно более абсурдную картину, он ни словом не обмолвился о цели этих исследований. Автор заметки якобы запросил мнение ряда видных ученых (ни одной фамилии названо не было), и никто из них не мог назвать научной причины для подобного эксперимента, а поэтому он дал собственное толкование этого сатанинского вмешательства в дела природы, которое было допущено в пределах страны. Искусственная жизнь создается потому лишь, что некий так называемый ученый пытается бросить вызов божьему промыслу, ради личной славы присваивая прерогативы Творца.

Я во что бы то ни стало должен остаться в стороне, подумал Деон. Даже намек на мое участие…

Если б только эти тупицы позаботились узнать истинную цель эксперимента! Но это испортило бы сенсацию. Куда проще поверить броской лжи неведомого осведомителя. Кто, черт возьми, это мог быть? Очевидно, кто-то обладающий некоторыми познаниями в медицине и сводящий старые счеты.

Немедленно к Филиппу. Предупредить, чтобы он никаких сведений больше не давал. Конечно, дело здесь в его расовой принадлежности. Она сыграла роль катализатора и определила характер реакции. Надо спасти его от них, от травли, от собачьей своры, которая уже бежит по следу, пронзительным лаем возвещая, что добыча загнана. Филипп не отступится и не обратится в бегство. Он будет наблюдать за ними с холодной отчужденностью и презрением и не подумает спастись. И разъяренные, что их лишили радости погони, они бросятся на него и растерзают.

Ему надо помочь. Неофициально, конечно. Из-за кулис. Только так и можно себя вести в этом мерзком деле.

Деон включил мотор. Он предупредит Филиппа и внушит ему, что его собственная помощь будет тем эффективней, чем меньше он будет лично в этом замешан.

Он поехал домой, О Триш больше не могло быть и речи, даже если он действительно думал с ней увидеться. И он не понял, жалеет об этом или, наоборот, испытывает облегчение.

Он не мог разобрать. В нем все словно онемело от эмоциональной перегрузки, и он был скорее этому рад. Способность чувствовать напоминала ему, что он человек и связан с другими людьми. Всякое чувство, будь то горе, печаль, радость, страх, любовь, наслаждение или любое другое из тысячи оттенков, расцвечивающих загадочное нечто, именуемое жизнью, было в лучшем случае горьким даром, заключительной прихотью творца, последней шуткой, которую он сыграл со своими созданиями.

Заметку о младенцах в пробирках в это воскресное утро читали и другие люди.

В номере отеля на набережной сидел дюжий толстяк, перед которым стоял поднос с остатками обильного завтрака. Он пил вторую чашку кофе и листал газету, просматривая заголовки. Натолкнувшись на что-нибудь интересное — почти всегда это были политические статьи и заметки, — он начинал читать, водя толстым большим пальцем вдоль столбца. Время от времени он удовлетворенно или негодующе сопел.