Александр Проханов - Скорость тьмы

Она смотрит им вслед и видит, что лоси, отойдя от берега, вдруг попадают в болото, дикое, черное, с остриями мертвых деревьев. Проваливаются в топь, выдирают вязнущие ноги, рушатся, громко стенают. Их красные бока покрываются липкой грязью. Их утягивает вглубь. Одна за другой скрываются глазастые горбоносые головы. Все стадо у нее на глазах тонет в болоте, и там, где только что были могучие, дышащие звери, колеблется растревоженная жижа, хлюпают пузыри, дико торчат мертвые деревья.

С криком, в слезах, она проснулась. Лежала с колотящимся сердцем, не умея разгадать ужасный сон. Понять природу сил, погубивших прекрасных животных. Объяснить, как ее мысли и чувства, ее упования и мечты связаны с плывущим в синеве лосиным стадом, с их мнимым избавлением, с их ужасной неминуемой гибелью.

И еще острее, мучительней утвердилась решимость отправиться в удаленное село Звоны на берегу моря, где обретался чудесный старец отец Павел, наделенный даром предсказывать. Может быть, вещий монах разгадает ее сны и мучения, объяснит, в чем суть ее метаний, к чему ее призывает судьба, что ей надлежит совершить. С этим и обратилась к Ратникову, во время их мимолетной встречи, одной из немногих, что последовала после их чудесного плавания.

Все эти дни Ратников чувствовал, как над ним простирается медленная туманная мгла, какая случается среди ясного дня, перед началом ненастья, еще далекого, неслышного, посылающего своих бесшумных гонцов. Солнце, продолжая светить, окутывается тусклой дымкой. От деревьев и трав ложится странная тень. Перестают петь птицы и трещать кузнечики. Пропадает запах цветов. Над горячей дорогой ошалело летит одинокая бабочка, словно за ней гонится незримый охотник. В воздухе возникает удушье, словно сквозь незримую брешь утекает земной кислород. И сердце охватывает необъяснимая тревога, беспричинная тоска, будто должен умереть близкий родной человек.

Так чувствовал Ратников случившийся инфаркт Люлькина, которого увезли в московскую клинику и теперь, перевитый трубками, среди мерцающих мониторов, он лежал в палате под капельницами, и именитый профессор на ежедневные звонки Ратникова отвечал уклончиво и осторожно.

Появление в городе Шершнева, его требование отдать завод, его наглый, бессовестный выпад, сразивший Люлькина, были знамением неясных, приближавшихся перемен. Он улавливал эти перемены при встречах с чиновниками министерств, с представителями корпораций, с которыми прежде были прекрасные отношения партнерства и взаимопомощи, а теперь появились намеки и недомолвки, едва ощутимое торможение его предложений и просьб. Словно все они знали что-то, неведомое Ратникову. Нечто такое, что обесценивало его роль и усилия. И это мучило и раздражало его.

Завод по-прежнему работал интенсивно и ладно. Прибывала партия новых японских станков. Завершался монтаж суперкомпьютера, который обещал резко ускорить расчеты конструкторов, усовершенствовать моделирование проходящих в двигателе процессов. Но и здесь наметились едва ощутимые сбои. Вдруг стали останавливаться предприятия смежников, производивших комплектующие детали для двигателя, и требовались немалые усилия и деньги, чтобы снова их запустить. Кредиторы японских и немецких банков стали проявлять беспокойство по поводу предоставленных заводу кредитов, намекали на возможность преждевременного их погашения, объясняя это неустойчивостью мировых финансовых рынков.

Все это, вместе взятое, создавало ощущение невесомой, летящей по небу мглы, предвестницы затмения. Рождало необъяснимую тревогу и муку. И было неясно, надвинется ли на солнце черная тень, вырезая в пылающем круге овальный ломоть. Или черная тень закроет все солнце, распушив по сторонам багровые жуткие вспышки. Или тень пройдет мимо солнца, и мгла расточится.

Не желая разгадывать опасные предзнаменования, откладывая встречу с надвигавшимися угрозами, он стремился туда, где не было тревог и напастей, а был бесконечный свет и счастливое обожание, хрупкая нежность и волнующая волшебная тайна. Стремился к любимой женщине, которая появилась в его жизни, словно лучистая, возникшая из-за туч звезда.

Они катили вдвоем в далекие Звоны. Их путь пролегал по пустынному голубому шоссе, среди мачтовых сосняков и просторных летних полей. На волнистых холмах розовели прозрачные, словно тени, шатровые колокольни и старинные пятиглавые церкви. Ратников вел машину, чувствуя рядом ее волнующую женственность, едва уловимый запах ее духов. Мимолетно смотрел на нее. Видел близкий тонкий профиль, высокий открытый лоб, уложенную каштановую косу. Испытывал радость и тревожное ожидание безымянного и волшебного, что ожидало их среди солнечных просторов и перламутровых далей.