Александр Проханов - Скорость тьмы

На территории завода «Юпитер» колесный кран разгружал контейнеры с элементами суперкомпьютера. Извлекал из кузова, бережно переносил и ставил на бетонированную площадку. Федор Морковников волновался, покрикивал на рабочих, заботился о судьбе драгоценного груза. Суперкомпьютер в тысячу раз увеличивал возможности конструкторов, моделировал двигатель «пятого поколения», приближал момент, когда в небо взмоет сверкающий истребитель. Морковников поглаживал ребристую стенку контейнера, чувствуя свою причастность к созданию самолета. В мире, в котором ему суждено было жить, в эту минуту насиловали беззащитную женщину, скальпель взрезал детское сердце, молился священник, бронебойный снаряд проникал в «бэтээр» и взрывал экипаж, в синей воде плыла молодая лосиха, невидимый, в атмосферу земли, врезался метеорит, превращаясь в жаркую струйку дыма. Все совершалось одновременно, все было связано, влияло одно на другое. Но Морковников не чувствовал этого. Благоговейно рассматривал нарисованный на контейнере красочный японский иероглиф.

Завод праздновал шестидесятилетие Генерального конструктора Люлькина. Вечером, в загородном ресторане на берегу Волги, ожидались гости, готовились банкетные столы. Но утром того же дня, не взирая на праздник, начинались испытания двигателя на стойкость к механическим повреждениям. В сопло работающего в разных режимах мотора предполагалось забрасывались бруски льда, как если бы самолет был охвачен оледенением, и встречный поток срывал с обшивки ледяные наросты. Лопатки подвергались бомбардировке ледяными гранулами, как если бы самолет прорывался сквозь тучу секущего града. В работающий двигатель швырялись тушки мертвых птиц, как если бы самолет сталкивался с птичьей стаей, и лопатки пропускали сквозь себя перемолотые кости, сухожилия и перья. Сопло обстреливалось из автомата, ибо истребитель эксплуатировался в зоне боевых действий и не был застрахован от вражеских пуль.

Вторжение в дышащее сопло посторонних предметов не должно было разрушить лопатки. Если же разрушение наступало, оно не должно было привести к взрыву мотора, к пожару, к гибели истребителя. Двигатель сам гасил последствия разрушения, выводил обломки лопатки из активной зоны, как организм выдавливает из себя занозу, и полет истребителя продолжался.

Люлькин наотрез отказался перенести начало испытаний, заявив: «Испытания льдом, товарищи, — лучший для меня подарок. Вечером, как водится, выпьем водочки, но перед этим охладим ее льдом».

Испытания проводились не на территории завода, а на открытом полигоне, за пределами города, где на просторной лесной поляне был установлен стенд, — громадный, вырастающий из-под земли кронштейн, на который подвешивался двигатель. Из недр поляны вздымалась могучая рука, держала навесу белоснежный двигатель, окруженный бесчисленными датчиками, фотокамерами, индикаторами. Сквозь свои вены вливала в него топливо, содрогалась мускулами, тряслась от вибрации. Будто ухватила налету пламенеющую комету, трясла за шиворот, не давала ей улететь. Люди при этом укрывались в бетонном бункере, наблюдая испытания по телевизору, чтобы в случае аварии осколки металла и раскаленный шар света не испепелили испытателей.

Ратников, желая придать испытаниям род праздничного действа, пригласил на полигон столичных и областных журналистов и явившихся поздравить Люлькина гостей. Ожидался из Ярославля епископ Евлогий, чтобы в присутствии прессы освятить «двигатель пятого поколения». Окружить предназначенную для войны машину священным ореолом. Объяснить ее создание божественным промыслом.

На заводе, у автомобилей и автобусов толпились люди. Заводские инженеры, одетые торжественно, чтобы прямо с испытаний попасть на банкет. Военные с синими авиационными петлицами. Летчики-испытатели, с глубокой, притаившейся в глазах тревогой. Седые, или с почтенными лысинами ветераны, создававшие моторы для советских бомбардировщиков и штурмовиков. Элегантные управленцы, прошедшие практику в иностранных компаниях. Холеные банкиры, кредитующие завод. Сдержанные чиновники из министерств и корпораций. Тут же был мэр Сыроедов с коричневым складчатым лицом, на котором ослепительно белели вставные зубы.

Журналисты держались особняком, посмеивались, щелкали аппаратами. Юбиляр Люлькин, полный, в свободном светлом костюме, похожий на благодушного кита, разговаривал с двумя молоденькими журналистками, осаждавшими его вопросами: