Александр Проханов - Скорость тьмы

Стекла в абажуре затрепетали, лошадь и наездница исчезли, а вместо них возник странный лик, — лысая золотая голова, фиолетовый нос и алая, всклокоченная борода. Рассерженный Лев Толстой, которого отлучают от церкви.

— Кто там, в Кремле и правительстве? Воры? Предатели? Круглые дураки? Не могу так думать, потому что пол года назад на завод приезжал Премьер. Три часа я его водил по цехам, показывал конструкторское бюро, побывали на испытательном стенде. Он сказал: «Я не представлял, что в современной России существуют такие заводы. Подобных я не видал за границей. Благодарю вас, Юрий Данилович, от имени Правительства. Вы совершили подвиг во имя Родины. Ждите военный заказ». Вот я и жду. И сколько еще буду ждать? Неужели слова Премьера — блеф, как и все другое? …

Лев Толстой превратился в дерево с круглой кроной, одна половина которого была лунно-жемчужной, а другая лазурно-голубой. Под деревом сидел восточный мудрец в белой чалме, без рук, в полосатом халате.

— Я вложил в завод громадные деньги. В сто раз повысил его капитализацию. Теперь, когда двигатель готов, его можно ставить на истребитель. Оснащать новыми машинами полки. Сюда вместе с заказом придут гигантские деньги. И мы их снова вложим в производство, создадим империю русского моторостроения. Мы, русские, — лучшие изобретатели и конструкторы. Мы создадим лучший самолет, лучшую военную авиацию. Мы одержим Русскую Победу, обеспечим России достойное место в мире. Помоги мне со своей корпорацией. Давай, как в юности, сложим наши усилия. Включайся в сражение за русское будущее! …

Он чувствовал, как лицо горит, словно он смотрит в растворенную печь. Зрачки играли, и цветные изображения сменяли друг друга, будто он вращал перед глазами калейдоскоп. Он требовательно, жадно тянулся к другу, вовлекая его в свою ослепительную мечту, веря, что тот, как в юности, пойдет за ним. Спустя двадцать лет, искушенные, наделенные драгоценным опытом, они сложат его для достижения заветной цели.

Шершнев поднял на Ратникова спокойные холодные глаза, в которых остановилась игра света, и рыже-зеленые колечки зрачков слились в серо-стальную нарезку ствола. Медленно произнес:

— Отдай завод.

— Что ты сказал? — не расслышал Ратников, все еще продолжая жаркую мысль, стремись воспламенить друга.

— Я сказал, отдай завод.

— Как отдать? Что ты имеешь в виду?

— Не более того, что сказал. Я приехал по поручению высшего руководства, чтобы убедить тебя добровольно, без лишней шумихи, отдать завод. Ты добровольно передашь свои акции в собственность корпорации, оставив себе десять процентов, что, согласись, вполне достаточно для безбедного существования до конца твоих дней. Я привез с собой юристов. Мы можем хоть сейчас переоформить собственника, переписать уставные документы, юридически оформить сделку.

— Ты понимаешь, что несешь? — Ратников старался осмыслить услышанное, убедиться, что это дурная шутка, комичная выходка, ответ на его слишком пылкую проповедь, пафосные слова о России, о Русской Победе, — Ты никогда не отличался остроумием. А твои шуточки часто граничили с безвкусицей.

— Быть может. Но я не шучу. Руководство, зная о наших прошлых отношениях, поручило именно мне этот неприятный разговор. Оно полагает, что мне будет легче убедить тебя. Ты искушенный человек. Знаешь писанные и неписанные законы бизнеса. Знаешь неограниченные возможности государства с его прокурорскими проверками, финансовыми инспекциями, арбитражными и уголовными судами. С государством лучше не связываться и уступить.

До Ратникова стал доходить смысл услышанного. Он только что мчался в упоительном восторге, наслаждаясь скоростью, ветром, мелькающими пейзажами, — своими яркими мыслями, фантастическими фигурами в абажуре, лицом закадычного друга, с которым вновь свела судьба. И вдруг перед ним разверзся провал, открылась черная пропасть, и он остановился на краю, на шаткой грани, чувствуя притяжение бездны.

— Ты говоришь, государство? Ты отождествляешь себя с государством? Ты думаешь, государство там, оттуда ты приехал? Где копошатся жирные прожорливые черви, сжирающие страну, армию, оборонную промышленность, земные недра, казну, народную силу, саму русскую историю? Ты думаешь там государство? Оно здесь, на заводе, где собрались лучшие люди, на свой страх и риск, вопреки всем помехам, среди равнодушия и предательства власти, спасающие свою Родину. Государство — я, а не ты.

— Ты рассуждаешь, как король Людовик, — слегка усмехнулся Шершнев, и в его глазах на секунду полыхнуло фиолетовое пламя, — так красные угли подергиваются ядовитым лиловым жаром. — Ты все еще улавливаешь в моих словах какой-то личный интерес, быть может, даже реванш за все прежние мои унижения. Не заблуждайся. Ты же сам рассказал мне, что на завод приезжал Премьер, три часа осматривал станки, конструкторское бюро, испытательные стенды и нашел завод великолепным. Теперь ты понимаешь, почему я сюда приехал?