Александр Проханов - Скорость тьмы

Ее опять втолкнули в железный застенок с ужасным топчаном, клочьями белья на бетонном полу. Она присела на топчан с обрезками веревок, и беззвучно, без слез зарыдала, вопрошая невидимого Бога, пребывавшего над железной крышей ангара, — за что ей такие мучения, почему Бог выбрал ее среди миллиардов других и обрек на пытки.

В другой половине ангара, где пустовала автомобильная «яма», и пахло бензином, маслом и сварочной гарью, разговаривали Мальтус и Шершнев. Мальтус просматривал бумаги, которые передал ему юрист в розовом галстуке, и на которых стояла подпись Ратникова.

— Видите, я сдержал обещание, — сказал Шершнев, — Часть акций переведена на вашу фирму «Дельта Интерфейс». Таким образом, у вас в кармане окажутся семьсот тысяч евро. Извините, батенька, больше не смог. Кое — что должна получить корпорация.

— Я не в претензии. Вы — честный партнер. Мы будем с вами сотрудничать, — Мальтус спрятал бумаги в портфель, — Теперь нам надо бы исчезнуть из города. Месяца на два, на три. Пусть все успокоится. Я — в Испанию, а вам бы еще подальше.

— Ратников получил свою бабу? Небось, вылизывает ей раны.

— Да она здесь, за стеной. Не знаю, что с ней делать.

— У вас эта птичка — певичка?

— У нас птичка — невеличка, — хохотнул Мальтус, — Хотите взглянуть?

— Не откажусь, — внезапно возбудился Шершнев.

— Брюква, — Мальтус позвал бритоголового парня, — Пусти господина Шершнева в нашу гостиницу.

Губастый малый отомкнул замок. Пропустил Шершнева в гулкие сумерки, затворил за ним дверь.

Глаза Шершнева привыкли к сумеркам, и он увидел женщину. Она сидела, испуганно отстранившись. На бледном лице темнели болезненным блеском глаза. Губы ее распухли, были обкусаны. На лбу кровенела царапина. Голая шея и полуприкрытая грудь были в синяках и засосах. На шее, похожая на узкий надрез, краснела ленточка. Она прикрывала разорванным платьем голые колени, и было видно, что от появления Шершнева она ждет для себя что-то ужасное.

— Здравствуйте, — произнес он, приближаясь и останавливаясь в шаге от женщины. Рассматривал ее пристально, испытывая странное волнение. Волновала ее доступность, беззащитность, следы насилия, оставленные другими мужчинами. Но больше всего волновало незримое присутствие Ратникова, его униженность и поверженность, словно насиловали не женщину, а самого Ратникова, истребляя самую сокровенную его сердцевину. И от этого — сладкое торжество, злая радость, ощущение своего превосходства.

— Вы, кажется близкий человек для Юрия Даниловича? Знаю, знаю, мне сообщили. А ведь мы когда-то с ним были дружны. Были неразлучны. Вместе прошло наше детство. Вместе мы играли, рыбачили, ухаживали за девушками. Странно, но мне нравились те же девушки, что и ему. Восхищали те же книги, что и его. Увлекали те же авантюры, что и его. Он увлекся строительством авиационных моделей, и я за ним. Он зачитывался мемуарами немецких генералов, и я. Он влюбился в симпатичную барышню Жанну Девятову, и я был от нее без ума. Он поступил в лыжную секцию и участвовал в кроссах по заснеженной Волге, и я участвовал. Вы не поверите, но это было как болезнь. Он был моим кумиром, моим идеалом. Быть может, во мне говорила моя женская сущность, и я был в него влюблен? Но теперь, слава Богу, это прошло. Теперь я окончательно выздоровел…

Женщина молчала. В сумраке сверкали ее глаза, полные страха. Шершнева волновал этот блеск, какой бывает у затравленного измученного зверя. Ему показалось, что пространство ангара полно крохотных темных частичек, летучих молекул, которые он вдыхает, и они наполняют его легкие пряным жжением, пьянят и волнуют, как наркотический дым кальяна.

— А ты знаешь, что он предал тебя? — Шершнев перешел на «ты», вглядываясь в высокую обнаженную шею, на которой краснела тесемка, похожая на порез, — Он — такой благородный, безупречный, героический. Весь в служении возвышенным идеалом. Сын Отечества, Герой нашего времени, — он ведь предал тебя. Тебя похитили, чтобы получить за освобождение выкуп. Он не бедный человек, мог бы заплатить за тебя выкуп. И всего-то тридцать тысяч долларов. Не заплатил, подлец. Сослался на какие-то траты. Надо, де, ремонтировать яхту. Надо строить коттедж там, где сгорел стариковский приют. Любимую женщину променять на яхту! Какое падение! Какое разрушение идеала! Ему показали тебя из машины, думали пронять. Но он ни в какую. Говорит: «Она для меня ничего не значит. Певичка из кабаре, мало ли с кем спала». Мне приятно тебе это рассказывать. Мне хорошо. Ты не знаешь, почему мне так хорошо? …