Александр Проханов - Скорость тьмы

— А может, нам его убить? — спросил Бацилла, садясь за руль.

— Кого? — изумленно спросил Петруха.

— Да Мальтуса, гниду. Вот увидишь, он нас подставит. Сам куда-нибудь в Испанию махнет, а за нами менты придут.

— Не базарь, Бацилла. Кто мы с тобой без Владимира Генриховича? Воры — придурки, а он — гений. За ним ходи и записывай.

— Взять у него деньги, а самого прибить, — продолжал Бацилла.

— А где он деньги держит? — поинтересовался Петруха, — Небось, в банке?

— Часть в банке, а часть в офисе, в кабинете. У него есть сейф за картиной. Я код подсмотрел.

— Ты, Бацилла, сделай, что тебе поручили. А он тебя не обидит.

Ночью они выехали из города и покатили по трассе, безлюдной в эту глухую темень. Лишь в спящих деревнях на обочине вспыхивали золотые глаза кошек, и белым фосфором загорались дорожные знаки.

Достигли развилки, откуда в лес уходила дорога, ведущая к дому престарелых. Оставили машину поодаль и, захватив канистры, пешком шли сквозь деревья, пока стволы ни расступились, тускло блеснула Волга, и среди ртутного свечения реки возник черный горбатый дом. Окна были погашены. Не было ни звука. Но в сырой ночи странно ощущалась притаившаяся в доме жизнь. Бацилла и Петруха обогнули дом стороной, вышли к Волге и смотрели в литую недвижность ночной реки, словно в ней под темным небом струился свет. По реке шла баржа, слабо доносился шум двигателя. Рубка отражалась скользящим желтым огнем.

— Местечко выбрал знатное. Коттеджи построит, миллионы грести будет, — произнес Бацилла, поднимая канистру и направляясь к дому. Перед домом была разбита клумба. Сладко пахли невидимые табаки. Смутно темнела какая-то скульптура, — ни то медведь, ни то лев.

— Ты с того конца, я с этого, — командовал Бацилла, отсылая Петруху к торцу дома, втягивая ноздрями холодный воздух с запахами табаков, сырой земли и ветхого дерева. Дом был двухэтажный, деревянный, обшитый старым тесом. Петруха лил бензин на деревянную обшивку, на обнажившиеся кое-где венцы. Бацилла плескал бензин из канистры, мелко переступая, двигаясь вдоль фасада. Добрался до входа. Подумал и вылил остатки бензина на деревянную дверь. Еще постоял, увидел прислоненный к стене лом, взял его и подпер снаружи дверь. Запах табаков мешался с едким запахом бензина, и стоя у дома, Бацилла видел, как удаляется по Волге размытый огонь баржи.

— Давай самопалы клади, — шепотом прошипел Бацилла. Достал коробок с марганцем, сломал стеклянную капсулу и приклеил устройство к стене отрезком скотча. Они отбежали в заросли и ждали, пока ни увидели две, почти одновременно сверкнувшие вспышки. Бензин, пропитавший стены, жарко вспыхнул. Озарился дом, цветочная клумба, бетонная скульптура медведя, приподнявшего одну лапу.

— Теперь здесь будет много жарева. Жаль, мясо костлявое, — засмеялся Бацилла. Его освещенное лицо было белым и костяным, в глубоких глазницах бешено круглились глаза, золотые зубы блестели, — Сматываемся отсюда, пока старички поджариваются.

Они добрались до машины и погнали обратно в город, и обочины мерцали зеленью кошачьих глаз.

Деревянный дом горел жарко, со всех углов. Пламя врывалось в коридоры, охватывало потолки и полы, струилось по обоям, вскакивало на кровати, где спали старики. Они просыпались, сипели от дыма, отбивались руками от огня. Колотились в дверь, которая не поддавалась. Семенили по коридорам, сталкивались, натыкались на пламя. Те, кто не мог ходить, ползли, охваченные огнем. Другие раскрывали окна и выпадали, ударяясь о землю, лежали недвижно, в дымящей одежде. Старые муж и жена, парализованные, жившие в одной комнате, старались подняться:

— Тоня, где же ты? Приди, помоги!

— Не могу, Тимоша. Ноги не слушают. Давай прощаться.

Глубокий старик, ветеран, воевавший под Курском и горевший в танке, очнулся среди огня. В его голове все путалось. Ему казалось, что он снова в горящей «тридцать четверке», дымится комбинезон и танковый шлем, и он поднимает снаряд, как младенца, загоняет в казенник и хрипло кричит: «Огонь!»

На старой женщине горели седые волосы, она их рвала на себе. Кинулась в окно, упала на цветущие табаки и лежала, а по ее кофте бегали язычки огня. И уже завывала на дороге пожарная машина, летела в воздухе розовая водяная струя. Пожарники высаживали дверь, выводили под руки немощных стариков. Крыша провалилась, подняла до небес красные вихри. Речники с проплывавшей баржи смотрели на ночной пожар, похожий на красный мак.