Аллен Курцвейл - Шкатулка воспоминаний

– О, ты и это знаешь! Да, возможно, так оно и есть. Ассигнования будут проводиться в строго определенном порядке. Мне разрешили иметь горничную, лакея, а также определили годовое содержание в размере пятисот ливров. Этого недостаточно. Я буду искать состоятельного вдовца, человека с терпимым характером.

Клод чувствовал, что вот-вот разрыдается, а потому старался мыслить логично (последняя надежда отверженного любовника!). Александра продолжала холодным тоном:

– Все кончено. Я ни о чем не сожалею, и, надеюсь, ты тоже. Обидно только то, что я вышла замуж за человека с пенисом размером с бородавку и яичками-горошинами. Ты помог мне забыть об этих недостатках. За это я тебя благодарю. Господи! Ты хоть представляешь себе, каково это – целыми ночами выдерживать такую тушу на своем теле?! Мне было невероятно больно! Тысячи раз мы пытались что-то сделать – начиная от чтения книг, заканчивая грубыми приспособлениями вроде наручников, – и все напрасно! Несмотря на это, он оставил меня такой же, какой взял в жены. И не забывай, от нашей любовной связи только ты получил реальную выгоду. Я дала тебе время и деньги. А теперь мне пора уходить.

Она закончила речь и направилась к выходу. Напоследок она сказала:

– Мы больше никогда не посмотрим в глаза друг другу!

Это еще можно было подвергнуть сомнению, а вот страдания Клода – нет. Поэтому он и корчился на полу под клизмой-фонтаном, задыхаясь от слез. Он плакал так горько, что его рыдания заглушали даже щебет коноплянки.

Пьеро первым узнал о разрыве и попытался утешить Клода, хотя чучельник явно недооценил, насколько глубоко отчаяние соседа. Он сам никогда не был влюблен. Конечно, таксидермист предпринял попытку как-то прокомментировать случившееся, но комментариям недоставало убедительности. Пьеро сбегал к себе и вернулся с яблоком, купленным для вощения, в руках. Он стер с него глину и гипс, а затем предложил другу.

– Я хочу умереть, – сказал Клод.

Пьеро ответил неуклюжей шуткой:

– Сам подумай, тебе сейчас вряд ли удастся это сделать. Мыло слишком дорого. Перекладины чердака не выдержат натяжения веревки. А это слуховое окошко находится не в подходящем месте, если уж ты хочешь добиться драматического эффекта. Даже если и протиснешься в него, Александра уехала, и приземлиться к ее ногам ты не сможешь. Предлагаю кое-что поинтереснее. Сотрудничество. – Пьеро показал Клоду дешевую гравюру с изображением Аваддона, ангела бездны. – Думаю, мы сможем сделать такого из цыпленка, парочки бычьих хвостов и головы лошади, хотя рога будет довольно трудно приставить. Давай попытаемся превратить твою боль в красоту, гнев – в искусство. Это ведь не конец света. А если ты думаешь, что конец, тогда сооруди величественную модель Апокалипсиса. Да! Сооруди Конец света после Страшного суда! Уверен, ты переплюнешь самого Дюрера с его «Четырьмя всадниками Апокалипсиса».

Это было последнее, что Клод хотел услышать. Мысль об огромных лошадиных органах не смогла поднять настроение отверженному любовнику. Не воспламенился в его душе и изобретательский огонь, который задула Александра, хлопнув дверью.

Пьеро попытался отвесить еще несколько комплиментов и шуток. Только комплименты не возымели действия, а шутки казались Клоду плоскими. Он решил покинуть свое жилище. Юноша был подавлен и жаждал побега с места унижения. Он собирался встретиться с Плюмо и извозчиком, чтобы поведать им историю своего воссоединения с Александрой в деталях. А теперь эта встреча началась бы с более печальной ноты.

Выйдя из дома, Клод повстречал кормилицу, пересекающую внутренний двор. Маргарита спросила, что случилось. У Клода не нашлось сил, чтобы бороться с собой, и он все рассказал.

Кормилица ответила:

– Мне кажется, эта женщина могла простить тебе все, что угодно, только не счастье. – Она попыталась утешить Клода, обратив его мысли в ту же сторону, что и Пьеро. – Безусловно, радость творчества поможет забыть о боли.

Юноша покачал головой.

Маргарита хотела обнять Клода, но, обремененная дитятей, дергающим ее за волосы, не смогла. Тогда она открыто, как, бывало, и мать молодого изобретателя, произнесла житейскую мудрость:

– Мальчишки всегда набивают себе синяки, ушибаются и оцарапываются. – (Чадо тем временем пускало слюни.) – Вот здесь теперь остался шрам, какой может быть лишь у настоящего мужчины.

Она дотронулась до места, где находилось сердце Клода. Младенец завопил, и Маргарита протянула палец его крошечной ручке. Ребенок, повинуясь инстинктам, схватился за него.