Марсель Эме - Уран

Служащий мэрии уже ушел, и Генё, оставшись в голубой комнате один, в ожидании ужина чинил электроутюг. Довольный тем, что Журдан первый сделал шаг навстречу, он принял гостя со сдержанной учтивостью, стараясь не выказать удивления. Поначалу Генё лишь делал вид, будто слушает рассказ с интересом, но, когда Журдан начал описывать схватку, не удержался от улыбки и окончательно пришел в хорошее настроение.

— Парень-то был крепкий?

— В общем, да. Высокий, поджарый, мускулистый. Аршамбо разнял нас как раз тогда, когда я собирался поддать ему коленом в низ живота.

Генё уважительно присвистнул.

— Жаль, — протянул он с серьезным видом. — Коленом — это было бы здорово. Но ты все-таки надавал ему?

— Думаю, да. Я-то выбрался из стычки совершенно невредимым, зато ему наверняка запомнится мой удар в грудь.

И Журдан, подкрепляя рассказ демонстрацией, проворно и не без изящества ткнул в пространство рукой — так маркиза на балу шлепнула бы веером по пальцам какому-нибудь придворному шалуну. Генё пришел в восторг.

— Потрясающе! Когда я расскажу об этом ребятам, они обалдеют. Я рад, что ты показал этой фашистской гниде, где раки зимуют. Поздравляю, ты держался молодцом.

— Ты находишь? — скромно потупясь, проговорил Журдан.

— Еще бы! Да таких храбрецов раз-два и обчелся. Ты, видно, еще сам этого не осознал.

— Не стоит преувеличивать. Просто я не привык давать спуску наглецам, вот и все.

— Таким и надо быть, — похвалил его Генё. — И позволь мне сказать тебе, что момент для того, чтобы показать себя настоящим бойцом, ты выбрал как нельзя более удачный.

Он выдержал паузу, глядя на товарища с добродушно-восхищенной улыбкой, потом спросил:

— Ты слышал, что еще отмочил Рошар?

Учитель, уже слышавший об этом, смущенно понурился.

— Этот мерзавец, — продолжал Генё, — бросил железную дорогу и пристроился в кафе Леопольда. Уже сегодня с утра он разносит выпивку, огребает чаевые и прочее. Видишь, какую он нам подложил свинью. Получается, что мы засадили Леопольда в тюрьму, чтобы воткнуть на его место одного из наших и сделать его котом при Андреа. А ведь так уже думают все жители города. Этому надо положить конец. Рошар, разумеется, будет исключен из партии. Надеюсь, теперь ты поддержишь меня?

Журдан утвердительно кивнул. Ведь это он нес главную ответственность за предательство Рошара, так что это вызывало у него острейшую досаду.

— Итак, из партии Рошара турнем. Само собой, его надо турнуть и из Леопольдова кафе, а для этого есть только один способ. Ты понимаешь, что я имею в виду. В таком деле на товарищей рассчитывать не приходится. Они слишком давно знают Рошара. Лучше, чтобы за это взялся коммунист, еще не пустивший корней в Блемоне. К тому же, как только что говорил мне Ледьё, это дело касается тебя лично. Ведь это ты вступился за Рошара, благодаря тебе он остался в партии. Так что его нынешнее поведение — это публичная пощечина тебе. Теперь я знаю, что ты не из тех, кто позволяет безнаказанно наступать себе на мозоль, и не сомневаюсь, что ты задашь ему взбучку, какой он заслуживает.

Журдана передернуло. Слова Генё с самого начала вселили в него беспокойство, но прозвучавший под конец ультиматум поверг его в полную растерянность. Правда, в своих мечтаниях, представляя себе сполохи революционной грозы на мостовых Парижа или Блемона, он частенько видел себя скрючившимся до последнего патрона у гашетки пулемета или испускающим дух в складках красного знамени, в величии безвестности. Но разве мог он предположить, что в один прекрасный день будет вынужден сразиться с железнодорожником?

— Принимая во внимание, что я учитель, не знаю, смогу ли. История может наделать много шуму.

— Да нет же. Ты зайдешь к нему в кафе между четырьмя и пятью часами, когда там нет ни души, и проучишь мерзавца. Трезвонить он не станет. Или можешь дождаться его на улице, когда он будет выходить, часов в десять вечера. Во всяком случае, это должно произойти как можно скорее. Договорились?

— Договорились, — пролепетал Журдан.

— И не церемонься с ним. Врежь как следует, чтоб знал наших.

— Да-да.

Когда Журдан ушел, Генё почувствовал угрызения совести и чуть было не окликнул учителя, собираясь сказать, чтобы он не принимал это дело всерьез. Но, поразмыслив, решил, что Журдану будет полезно немного потомиться. Обогатившись подобным опытом, он научится рассуждать с большей осторожностью и скромностью, не говоря уже о том, что за свое злостное упрямство в истории с Рошаром он вполне заслужил наказание.