Тимоти Финдли - Ложь

— Таддеус Чилкотт, — сказала я.

— Ты вправду его ненавидишь, да?

— Почему ты так решила?

— По тону, каким ты произносишь его имя.

— Верно, я его ненавижу. Омерзительный тип, по-моему холодный, как змея, и очень-очень опасный.

Мерседес пристально смотрела на меня сквозь пелену табачного дыма. В лунном свете она казалась молоденькой девушкой. Совсем юной. Лет восемнадцати. Девятнадцати. Максимум двадцати, но не старше. Прямо жуть берет. Мы трое — три женщины, которые в детстве жили здесь бок о бок. Лили — младшая, Мерседес — старшая, я посерединке. И вот Лили сидит и сыплет себе на ноги песок, как десятилетняя девчонка, а Мерседес стоит рядом будто юная валькирия. Я же — я гожусь им в матери. Даже в бабушки.

— Тебе он тоже не нравится, — сказала я.

— Не нравиться — это одно, а вызывать ненависть — совсем другое. Не забывай, что он сделал, Ванесса. Не забывай, кто он. Этот человек спас жизнь президенту.

— Я помню, кто он, поверь. И утверждаю, именно он довел Лили до такого состояния. Надо лишь выяснить — почему.

— Она объяснить не может. Говорит только, что ей нездоровилось.

— Мне нездоровилось, — сказала Лили.

Мы обе воззрились на нее — нам в голову не приходило, что она прислушивается к разговору. А она обратилась ко мне:

— Ты нашла мою музыку?

— Нет, Лили, не нашла. Извини.

— Ну, видишь? Опять она про музыку, — сказала Мерседес. — Довели бедняжку до умопомешательства.

— Она поела? — спросила я.

— Имельда заставила ее выпить крепкого бульону и съесть сандвич с салатом и помидорами. Кажется.

— Ты обыскала ее вещи?

— Ты в своем уме, Ванесса?

— В сумочку к ней заглядывала?

— Нет, ты в самом деле…

— В сумочку заглядывала?

— Да.

— И что же?

— На мой взгляд, там было все, что полагается, ничего особенного.

— Таблетки?

— Нет.

— Ах ты черт!.. — Если Лили втюрили такую здоровенную дозу маддоникса, как мы думаем, то без таблеток не обойтись. Резкое прекращение приема может ее убить. Но секунду спустя я успокоилась и сказала: — Ладно, не страшно. Наверняка можно раздобыть их у Лоренса.

— Кто такой Лоренс?

— Лоренс Поли. Вчера вечером. Высокий такой, с кадыком. Женат на моей кузине Петре. Ты его знаешь. Просто подзабыла. Он врач.

— Ну да, верно… если он врач… Счастливица, повезло тебе. Доктор в семье.

Нашла счастливицу. Я вовсе не собираюсь доверить Лоренсу свое сердце. Раньше, может, и доверила бы, но теперь нет.

— Она говорила еще что-нибудь, о чем я должна знать?

— Нет, — ответила Мерседес. — Твердила только: «Где моя музыка, мне нездоровилось, Колдер Маддокс умер».

Я задумалась.

— Она именно такими словами и говорила, Мерседес?

— Какими?

— «Колдер Маддокс умер».

— Да.

— Ты не находишь, что это странно?

— Странно? — переспросила она. — Нет. Почему?

— Если б Мег сообщила тебе, что Майкл умер, как бы она, по-твоему, выразилась?

— Сказала бы: Майк умер.

— А не так: Майкл Риш умер?

— Ты что, смеешься?

— Нет. Отнюдь. Колдер Маддокс умер. Цитата.

— Правда странно.

Ничего странного, если б Мерседес знала то, что знаю я, если б слышала, как я, Лилину «музыку». Там был сплошной Колдер Маддокс.

И это внушало тревогу.

Раз Лили, наслушавшись своей «музыки», упорно называет любимого человека по имени и фамилии, значит, вся прочая «музыка» тоже крепко сидит у нее в голове.

174. Прежде чем мы ушли с дюны, я спросила у Мерседес, не случилось ли чего сегодня вечером на Ларсоновском Мысу.

Она ответила, что все было прямо-таки пугающе спокойно. Гриновский прием, от которого ждали грандиозного успеха и который был задуман как завершающий шаг на пути Дэниела к министерскому креслу, потерпел полное фиаско из-за пощечины, грянувшей на весь мир (по выражению Мерседес). Уже одно это накрыло тенью весь Мыс. Исчезновение Лили тоже не прошло незамеченным, добавила она.

Никто не мог в точности сказать, что именно пошло наперекосяк, однако в президентском окружении явно возник кризис. И повсюду кишела полиция. У-м Биллингс буквально наводнил анклав патрульными машинами, которые так и шныряли по тамошним дорогам. Кто-то определенно кого-то высматривал.

— К тебе они приходили?

— У-м Биллингс собственной персоной. Эту привилегию он всегда оставляет за собой — наносит визит мне и еще четырем-пяти здешним обитателям. Воображает, что, стоя у меня на пороге и беседуя с Имельдой, общается с верхами, с сильными мира сего. Разумеется, Имельда его не впустила. Это она умеет превосходно.