Александр Кукушкин - Alma Matrix или Служение игумена Траяна

– О-оу! – сказал Настоящий так, словно ненароком сел на собственные очки. Он увидел Траяна, входящего в палату как раз тогда, когда они с Гайдой спорили о завершении своего «Триалога о Троице Рублева», используя в качестве аргументов два последних целых стула. Прочие стулья были сложены под кроватью у окна.

– Отец Траян! – воскликнул Гайда, поворачиваясь к двери.

Траян молча прошел и собирался сесть за стол, когда понял, что сесть не на что. Настоящий опустил свой стул на пол и пододвинул его проректору. Тот даже не поблагодарил.

– Чем занимаетесь, господа?

– Пишем богословский трактат об иконописи, – не моргнув глазом, ответил Гайда.

– Получается?

– С переменным успехом, – осторожно сказал Настоящий.

– Наверное, – предположил проректор, – изолятор лучшее место для подобной работы; ни послушаний, ни лекций, ни обязательных богослужений, никто не отвлекает… Кстати, а чем вы приболели, господа?

– Миалгический энцефаломиелит, – с безнадежностью в голосе ответил Настоящий.

– Вот как, – Траян сочувственно покачал головой.

– Но мы почти уже совсем здоровы, – Гайда понял, что настало время искренности, – и на следующей неделе нас обещали выписать. Отличные у нас врачи, батюшка.

– На публичное отчисление собираетесь, нет?

– Да. Мы там вообще будем защитниками.

– Неужто, – Траян и не думал притворяться, будто не знал этого. – Какое совпадение. А я собираюсь выступать на стороне обвинения. Не страшно против проректора выступать?

– Мы думаем, батюшка, – скромно потупив взор, ответил Настоящий, – что мы все вместе выступаем на одной стороне. На стороне истины.

– Замечательно, – живо отозвался игумен. – Именно такого ответа я и ожидал. Хорошо, что вы это понимаете. От себя могу сразу сказать, что никакой личной неприязни у меня по отношению к вам нет, и никаким репрессиям вы подвергаться не будете, а то, знаете ли, поползли по семинарии всякие слухи… Вы сейчас болеете, общение у вас ограничено, можете и не знать. Но говорят, будто те, кто выступят против меня и двух недель после процесса не отучатся, будто я чуть ли не на Библии поклялся, что сгною их и со света белого сживу. Но все это слухи, не верьте им. Кроме того, если публичное отчисление понравится Владыке, то и вас, в случае чего, будут отчислять публично, так что выступите в свою защиту. И победите. Вы же не сомневаетесь в собственной победе, правда?

– Лучше нас, к сожалению, никого нет, – с напускной серьезностью ответил Гайда.

– Лучше меня, к сожалению, тоже, – отозвался проректор. – Осталось в очном споре выяснить, кто лучше из нас двоих.

– Троих, – Настоящий приподнял руку, словно хотел, чтобы его заметили.

– Да-да, – отец Траян встал, – выздоравливайте.

Парни поклонились. Проректор ушел. Когда дверь закрылась, Настоящий повалился на кровать, а Гайда спросил:

– Что это было?

– Он нас боится, вот что.

– Тебе показалось?

– Конечно. Мы раздавим его, как букашку.

Гайда постоял немного в задумчивости и поднял свой стул за спинку. Настоящий оскалился и мигом сиганул к своему.

В воскресенье Никита Колудин пошел в изолятор к Настоящему и Гайде, проверить, как движется подготовка. До вторника было рукой подать, а его защитники нисколько не волновались, и даже не было похоже, чтобы они работали. Никита не выдержал и решил на этот раз выяснить в деталях, что готово, а что нет, и как все будет происходить. Он застал друзей напряженно сидящими на кроватях и держащими в руках столовые ложки.

– Все нормально? – деликатно поинтересовался Никита.

– Греем мороженое, – Гайда кивнул в сторону окна. Там, на батарее, стояли два пластмассовых ведерка.

– Ага, понимаю, – ответил Никита. – Вы еще не выиграли спор, вам нельзя простудиться… А как наша подготовка? Заготовки уже есть?

– О, да, – Гайда сходил за мороженым, парни взяли по бидончику и начали с радостными оханиями и причмокиваниями уплетать его. – Это будет фарс с элементами трагикомедии, наполненный черным юмором и внезапными разоблачениями.

Дав такое определение Гайда принялся облизывал ложку высунутым языком.

– И еще там будут элементы ромкома, – сказал Настоящий своему ведерку.

– Чего? – Никита сказал так, будто ни трагикомедия, ни черный юмор его не испугали, а вот ромком…

– Ромкома – романтической комедии.

– В вашей защитительной речи?

– В нашем перфомансе! – воскликнул Гайда.

– Это будет не просто речь! – воскликнул Настоящий.