Олег Рой - Ловушка для вершителя судьбы

Круглые настенные часы, расписанные под гжель, показывают ровно девять. За окном – яркие буйные краски золотой осени. Последние теплые дни, солнце светит прямо в окно, балконная дверь приоткрыта, и вкусные кухонные ароматы смешиваются с запахом жженых листьев. Павлуша решительно отодвигает от себя тарелку с манной кашей и тянется к чашке с какао, но тут же забывает о любимом напитке, увидев на столе божью коровку. На его лице появляется непередаваемое выражение удивления и восторга. Ему очень хочется поделиться своей радостью, но мама и папа заняты неинтересными взрослыми разговорами и почти не обращают на него внимания.

– Пойми, Ника, не могу я бросить дело ради сомнительного хобби, – горячился Алексей. – Дело, благодаря которому я содержу нашу семью!

– Но ты мог бы зарабатывать и литературой, – робко возражала жена.

– Ника, не сравнивай! Ты сама отлично понимаешь, что это совершенно разные суммы. Книги выходят нерегулярно, и вообще… Сильно сомневаюсь, что когда-нибудь смогу зарабатывать литературой столько, сколько зарабатываю машинами.

– Но разве деньги – это главное в жизни, Алеша? Я понимаю, сейчас такое время… Но мне всегда казалось, что для тебя важнее заниматься любимым делом… Своим призванием.

– А кто сказал, что автомобильный бизнес не мое призвание? Мне нравится торговать машинами. Это ничуть не хуже, чем сидеть за печатной машинкой и с утра до ночи тюкать по клавишам, как пишбарышня!

– Милый, не волнуйся, – увещевала Ника. – Ты говоришь так, словно в профессии писателя есть что-то зазорное. Если уж на то пошло, не все ли равно, где сидеть – за печатной машинкой или за баранкой автомобиля?

Однако Алексею не было все равно. Первое его ужасало, а второй вариант казался вполне приемлемым, даже приятным.

– Если наши с Борисом дела и дальше пойдут такими темпами, мне уже через год не придется самому сидеть за рулем, – заверил он жену. – Это будут делать за нас другие. А быть писателем – кабала на всю жизнь. Вечно зависеть от капризов публики, условий издателя, от всяких культурных веяний, будь они неладны!

Жена закончила вытирать тарелки, сняла фартук и внимательно на него посмотрела.

– Милый, кому ты это все говоришь? Мне? Или самому себе? Я пойму и поддержу любое твое решение. Ты удачливый бизнесмен и замечательный писатель, но я не понимаю, почему ты так волнуешься? Завтра будет неделя, как мы вернулись из Акулова. И уже неделю ты доказываешь мне, как плохо быть литератором. Если ты так хочешь, забудь о книгах и вернись к машинам. Только прекрати эти разговоры. Хватит мотать нервы и себе и мне.

Алексей неожиданно разозлился и с трудом удержался от грубого ответа. Вероника была права. Подобные разговоры стали в их доме слишком частыми. Через несколько дней после возвращения с дачи эйфория от истории с ожившей церковью постепенно утихла, и он стал считать этот случай обычным совпадением. Мало ли сейчас возрождается храмов! С чего он взял, что в этом есть его заслуга, что в этом сыграла какую-то роль написанная им книга? Мания величия, да и только.

Борис звонил каждый день, интересуясь, куда пропал его друг и не пора ли вернуться к бизнесу и отправиться в новую поездку. Алексей вроде бы и готов был приступить к работе, но постоянно находились какие-то неотложные дела, заставлявшие откладывать отъезд, – отвести сына в поликлинику, поставить машину на техосмотр, утеплить на зиму балкон…

Каждое утро он просыпался с мыслью, что надо возвращаться к работе с Борькой, и тотчас вслед за этим в душе появлялось легкое, но неприятное облачко сомнения. Скорее, это было даже не сомнение, а чувство вины или муки совести. Было такое ощущение, что он должен продолжать писать – но перед кем у него этот долг и откуда он вдруг взялся, Алеша объяснить не мог. Нечто похожее он испытывал в школе, когда делал уроки и заставлял себя сесть за ненавистные химию и биологию. Тогда он тоже говорил себе «надо» – но мог объяснить, кому это надо и для чего: ему же самому, чтобы не нахватать двоек, окончить школу с нормальным аттестатом и не иметь проблем с поступлением в институт. А тут на вопрос «кому надо?» ответа у него не было.

И он все-таки садился за стол, раскрывал тетрадь с летними набросками и мучительно сочинял несколько предложений, на что могло уйти иногда несколько часов. После чего он вновь убирал тетрадь и весь день чувствовал себя очень усталым и снова виноватым. А назавтра все повторялось.