Олег Рой - Ловушка для вершителя судьбы

Несколько дней мой несчастный пролежал на кровати, не притрагиваясь ни к еде, ни к воде и даже почти не шевелясь. Я заволновался: за мной уже числилась одна судьба, сошедшая со своей орбиты, и повторения мне не хотелось. Хотя я и не представлял себе, что именно написано на роду опекаемого мною Палача, но сильно сомневался, что он должен умереть от странной тоски, будучи молодым и здоровым. И я изо всех сил принялся помогать ему.

Две недели бедняга провалялся в жару и бреду, и если бы не добрая старуха-соседка, с хранителем которой мы были приятелями, возможно, он бы и не выкарабкался. Однако травяные настойки и теплый бульон возымели свое действие – больной пошел на поправку. Может, будь на моем месте другой ангел, он бы облегченно вздохнул: все позади. Но меня настораживали его глаза. Они и раньше не светились жизнью и радостью (если не брать в расчет дни заработка), но теперь и вовсе сделались тусклы и почти мертвы.

«Ничего, – успокаивал я себя, – вот получит очередной заказ, вот выполнит свою работу, пойдет домой в ожидании праздника – и глаза загорятся. Может, к тому моменту и новые женщины в заведении появятся, не могут не появиться…»

В ожидании привычной работы Палач целыми днями сидел дома и смотрел в окно. Просто сидел и смотрел. И в его глазах появилось новое выражение – это была грусть. С такими глазами он явно не годился в палачи. Где вы видели тоскующего душегубца? А однажды ночью, когда он лежал, завернувшись, как в кокон, в свою рогожку, уткнувшись лицом в набитую соломой подушку, я вдруг услышал, что он плачет. Он не выл, не кричал, не бился головой о стенку. Он плакал как ребенок, всхлипывая, шмыгая носом и вытирая кулаком мокрые щеки. В эту ночь я впервые услышал его душу, она еле слышно, как упавший из гнезда птенчик, попискивала, так тихо, что я не мог толком разобрать, что из нее вырывалось, то ли «Зачем?», то ли «За что?».

Вскоре был назначен день очередной казни, вернее утро: казни всегда свершались на рассвете, лишь только солнце касалось самых дальних крыш города. Должны были казнить некоего таинственного узника, привезенного в тюрьму в наглухо закрытой карете. В городе ходили разные слухи о том, кто это был такой, но в точности никто ничего не знал. Одни говорили, что это был заговорщик, собиравшийся устроить переворот в стране, другие утверждали, что он муж королевской любовницы, от которого монарх решил избавиться, третьи доказывали, что все наоборот – этот человек сам был любовником королевы… Так или иначе правды никто не знал, и уж мой подопечный – тем более. Он никогда не интересовался ни личностью тех, кто проходил через его руки, ни их преступлениями, ни тем, были ли эти преступления реальными или мнимыми. Его это не касалось. Но тем удивительнее было решение, которое он вдруг принял, ошеломив им даже меня. Он ничего не обдумывал, ничего не взвешивал, не мучился сомнениями, как это, скорее всего, происходило бы с любым другим человеком. Решение пришло само, точно по волшебству появилось в его сознании. И он не спорил с ним, не сопротивлялся, не жалел. Просто принял все как данность и лег спать – как обычно вечерами перед казнью, еще до заката.

Так же, как и всегда накануне работы, мой подопечный проснулся чуть позже полуночи, быстро собрался и вышел из дома. Придя в тюрьму, проследовал во двор, привычно осмотрел гильотину, смазал рычаги. Когда до рассвета оставалось еще добрых часа два, он спустился в подвал, где находилась камера для приговоренных к смерти. Сонный стражник удивленно поприветствовал его:

– Чего это ты в такую рань?

– Да не спится что-то… Выпить охота, а не с кем.

Стражник был сбит с толку: никогда Палач не говорил так много, а уж тем более не пил вместе с ним. А тут сам предлагает – чудеса, да и только! Однако оказавшаяся прямо перед его носом бутыль вина выглядела более чем реальной. Долго его упрашивать не пришлось. И уже через двадцать минут доблестный охранник спал мертвецким сном.

«Спасибо аптекарю, не обманул, – пронеслось в голове у Палача, пока он отстегивал от ремня стражника связку ключей. – А ты поспи, поспи…»

Дверь в камеру приговоренного, скрипнув в ночной тишине, открылась, и мой подопечный встретился глазами с несчастным.

– Уже?.. – с ужасом спросил тот.

– Идем, – последовал краткий ответ.

По длинным темным коридорам они прошли туда, где уже много лет преступникам рубили головы. Гильотина в середине двора, напоминающего колодец, повергла заключенного в ужас. Арестант весь затрясся и завыл, как собака.