Салман Рушди - Клоун Шалимар

«Фронт» сменил название. Теперь буква «Н» — «национальный» — была опущена, но это ничего не изменило. Кашмирцы в Англии — в Бирмингеме, Манчестере, Лондоне — сколько душе угодно могли тешить себя мечтами о свободе; кашмирцы в Кашмире жили в страхе, не имея лидера, и были близки к полному поражению.

В старые времена любящие, случайно или по необходимости разлученные, сохраняли и вдали друг от друга некую возможность духовного общения. До появления современных средств коммуникации для этого было достаточно одной любви. Стоило оставленной дома женщине закрыть глаза — и сила любви позволяла ей видеть своего избранника: на судне посреди океана, с арканом и пистолем отбивающимся от пиратов, или где-то на чужбине, победно стоящим с мечом и щитом на груде вражеских тел или бредущим через раскаленные пески пустыни, а то и среди заснеженных гор, пригоршнями глотающего снег. Пока ее любимый пребывал в мире живых, она мысленно шла рядом с ним, она проходила тот же путь, что и он, день за днем, час за часом, минута за минутой; переживала вместе с ним и горе, и радость; вместе с ним боролась с соблазнами и восхищалась красотой мироздания. Если же ее мужчина умирал, то копье любви летело обратно и пронзало ее истомленное разлукой, всеведущее сердце. То же самое ощущал и он, ее мужчина. В раскаленных песках пустыни он чувствовал прикосновение ее прохладной ладони на своей щеке, и в разгар битвы слышал ее шепот: «Живи, живи!» Более того: он знал в подробностях, как проходит каждый ее день: знал о ее хворях, ее заботах, об ее одиночестве; знал все ее мысли. И связь между ними была нерушима. Так говорилось о любви в легендах. Такою представлялась людям любовь в старые времена.

Когда Шалимар Номан и Бунньи Каул полюбили друг друга, им не нужны были книги, чтобы понять, что такое любовь. Они видели один другого даже с закрытыми глазами, ласкали друг друга, даже не касаясь руками, слышали слова любви, не произнося их вслух; знали, что делает другой, даже находясь в разных концах деревни — танцуя или занимаясь хозяйством — или давая представление где-то в другом, неизвестном месте. Никакое расстояние не было препятствием для их общения. Теперь любовь умерла, но канал коммуникации по-прежнему действовал: его питала своего рода антилюбовь — чувство темное, но не менее мощное; питал ее страх, его гнев, их общее убеждение, что судьба связала их навсегда, что их история еще не закончена, — и каждый предвидел, что его ждет в конце. Ночью, лежа без сна в чьей-то городской каморке, или на вонючей соломе в деревенском хлеву, или на борту тяжело нагруженной лодки между мешками с зерном, Шалимар мысленно отправлялся на поиски Бунньи; он шел через ночь, находил ее, и мгновенно вспыхивавшее пламя ярости согревало его. Шалимар берег этот жар, словно горшочек- кангри с горячими углями ненависти в нем, и хотя борцы за свободу переживали трудные времена, этот темный жар помогал ему оставаться сильным и твердым, потому что его личные цели совпадали с задачами движения, и их осуществлению ничто не должно было помешать. Рано или поздно смерть двоих освободит его от данного обещания, и тогда станет возможной смерть еще одного, третьего. Рано или поздно он доберется и до американского посла, и его честь будет восстановлена. Последствия этого шага его не волновали. Честь — она превыше всего: превыше святости брачных обетов, превыше запретов Неба на хладнокровное убийство; она выше милосердия, выше представлений о культуре, дороже самой жизни.

— А вот и ты, — говорил ей Шалимар каждую ночь. — От меня не убежишь.

Только и сам-то он не мог от нее убежать никуда. Шалимар обращался к Бунньи так, будто она лежала рядом, а он держал нож у ее горла. Перед тем как дать ей умереть, он поверял ей свои потаенные мысли, рассказывал обо всем: о сборе средств, о местах, где приходилось жить, об их бессилии, о своих страхах. Оказалось, что ненависть по природе своей мало чем отличается от любви — уровень откровенности в обоих случаях одинаков. Окружающие — как собратья по борьбе, так и хозяева — слышали, как он бормочет, но слов не различали, да это мало кого интересовало, потому что все другие тоже что-то шептали: они говорили со своими матерями, или с дочерьми, или с женами и слушали их ответы. Сокрушительная ярость, дьявольская одержимость жгла Шалимара изнутри, но в ночных шепотах его история была одной из многих, не рассказанных и никому не известных, крошечной частичкой еще не написанной главы в истории современного Кашмира.