Андрей Аствацатуров - Скунскамера

— Антон! Таким поведением ты позоришь своего дедушку, инженера человеческих душ!

А Славик Барсуков, другой кандидат в гвардейцы, недавно прославился. Толстый и неуклюжий мальчик с круглым белесым лицом, он казался совершенно непохожим на своего друга Скачкова. Барсуков почти ни с кем, кроме Скачкова, не разговаривал и ходил по школе мрачный, насупившийся, а если его окликали — в ответ насмешливо улыбался странной взрослой улыбкой.

Учился он средне, ни хорошо, ни плохо, и на уроках слушал учителей очень недоверчиво, как бы давая им понять, что все, что они тут рассказывают, он еще пойдет и проверит. И он, в самом деле, дома потом перепроверял по всяким энциклопедиям, справочникам, учебникам для студентов. А потом на уроках поправлял учителей и задавал им странные вопросы, чем доводил их иногда до бешенства. Учителя не любили Барсукова за его всезнайство и нарочно снижали ему отметки. У него никогда не хватало хитрости скрывать свой ум. Он мрачнел, вставал со своего места и какими-то сложными взрослыми фразами просил объяснений. Он любил начинать со слов «Тогда у меня к вам возникает вопрос…» На него прикрикивали, и тогда он, улыбнувшись, разведя руками, словно призывая всех убедиться, что справедливости нет и не будет, садился на место.

— Ты сначала, Барсуков, с тем что в учебнике разберись, а потом будешь уже выделываться! — отчитывала его тощая учительница природоведения по кличке «очкастая селедка». — Ишь, сопляк, выискался на мою голову! Вопрос у него ко мне возникает! В этом кабинете только у меня к тебе вопросы могут возникать! Ясно?

Барсукова мы плохо знали и совсем не понимали, что у него на уме. Многие над ним посмеивались. Тем более что однажды вполне серьезно на уроке литературы он стал с жаром доказывать, что самые лучшие книги — это сказки и истории про привидения. Помню, еще Оля Семичастных зачастила тоненьким противным смехом и покрутила пальцем у виска.

Учителя разводили руками и говорили про Барсукова, что он — «мальчик со странностями». Я тоже так считал и держался от него подальше.

Но однажды он меня удивил. Произошло это на дне рождения Оли Семичастных, где собрался весь наш класс. Мне идти не хотелось, но мама сказала, что иначе я весь вечер буду музыкой заниматься. Я выбрал день рождения Семичастных.

С Барсуковым я столкнулся возле ее дома.

— Меня родители заставили, представляешь? — пожаловался я ему, когда мы ехали в лифте. Он покачал головой и насмешливо хмыкнул. Дверь нам открыла Олина мама, удерживавшая за ошейник огромную рвущуюся к нам гавкающую собаку.

— Дэйзи! Дэйзи! — отчаянно уговаривала она и, бросив взгляд на нас с Барсуковым, выкрикнула в потолок: — Оленька! Это — к тебе!

Она потащила собаку на кухню, а из комнаты, откуда доносилась музыка, к нам в коридор выскользнула Оля Семичастных в розовом платье.

— Приветики! — сказала она нам.

— Поздравляю тебя… Семичастных! — глупо пробормотал я.

— Привет! — поздоровался Барсуков. Потом он сделал что-то странное. Повернулся к пустому углу, где никого не было, поклонился и тихо сказал: — Здравствуйте.

— Ты с кем это поздоровался, Барсуков? — заморгала Семичастных. — Там же… нет никого.

— Да, это не важно… — махнул рукой Барсуков.

— Нет, ну с кем?

— Это… с бабушкой какой-то… В общем… — на лице Барсукова появилось выражение, которое я раньше никогда у него не замечал. Он говорил почти шепотом. — У вас тут… бабка живет. Только она невидимая. Страшная, аж жуть! Без зубов, кости торчат ото всюду и с клюкой.

— Чего? — опешила Семичастных.

— Ну, вот… погоди-ка… — он отодвинулся от стены, пропуская кого-то мимо себя. — На кухню, старая, передвинулась, к еде поближе. А ты что, сама что ли не видишь?

— Нет… — испуганно заморгала Семичастных.

— Странно, — нахмурил брови Барсуков. — Очень странно… Даже не знаю… Ну тогда… ночью попробуй! Вот что! Ее в темноте видно будет, честное пионерское!

Семичастных вдруг противно сморщилась и с громким ревом кинулась на кухню. Барсуков невозмутимо начал стягивать с себя куртку.

— Это меня брат научил, — подмигнул он мне. — Они в лагере так девчонок пугали.

Я стоял, не шелохнувшись. Буквально через секунду к нам вышла Олина мама. Вид у нее был самый трагический.

— Славик! — сказала она замогильным тоном. — Тебе лучше уйти. Оля не хочет тебя видеть… И ребята тоже!

— Ладно, — Барсуков снова стал надевать куртку. — Но подарок, раз так, я с собой заберу.