Они пустились в обратный путь, не тронув машин. Но, вернувшись в вади, Гордон все же почувствовал, что после этого набега у него уже не так пусто внутри. Томившую его злобу хоть частью удалось утолить, и можно было продолжать начатое дело. Развязка, однако, наступила неожиданно и быстрей, чем он мог думать, — в вади во весь опор прискакал Фахд, молодой камрский шейх, с вестью, что на его отца, бедного Юниса, напал Талиб. Идет чудовищная резня.
Итак, на окраинные племена больше нечего было надеяться, и завершительный акт восстания становился теперь необходимостью.
Обо всем этом нужно было предупредить Хамида, что: бы он начал действовать; и Гордон помчался к Хамиду, избрав головоломный кратчайший путь, а тем временем Смит, Бекр и Али выводили людей из вади, где стало небезопасно. Близ окраин теперь всюду было небезопасно, потому что Юнис, подвергшись нападению Талиба, обратился за помощью к Азми-паше. Так подкуп и подстрекательство сделали свое дело — посеяли раздоры между окраинными племенами, а это укрепляло позицию бахразцез против Хамида.
Гордон клял Талиба, называя его безмозглым охотником до чужих горшков, а Юниса ругал за трусость, за то, что он бросился искать защиты у Бахраза. Юный Фахд со слезами молил Гордона послать в Камр броневики, чтобы раздавить Талиба. Но Гордон сердито возразил, что этого он не может, не хочет и не станет делать.
— Если так, то я больше не служу тебе! — в запальчивости крикнул юный шейх.
И он тут же бросился к своему верблюду, чтобы спешить на выручку к отцу, но Гордон приказал Минке и Бекру закатать его в одеяло и держать, пока он не успокоится. Однако Фахд так выл и бесновался, что в конце концов Гордон изменил свое решение; нужно только, чтобы все вышли из вади, сказал он Бекру, а там можно отпустить мальчика, пусть едет к отцу. По крайней мере у Юниса будет хоть один воин, способный поднять его боевой дух.
Гордон сам не помнил, как добрался до лагеря Хамида. Он ехал по таким кряжам, через такие скалистые перевалы, куда ни один араб не рискнул бы забраться, как бы ни торопился. То, что он совершил, было близко к невозможному; даже люди Хамида удивились, узнав, за какой короткий срок он проделал весь путь и какую дорогу выбрал. Но вести, привезенные им, удивили их еще больше.
Хамид не стал, подобно Гордону, проклинать глупость Талиба и трусость Юниса. Строгие глаза презрительно сузились на мгновение — и это было все. Мысль Хамида не задерживалась на том, что было несущественно для важных решений, которые ему предстояло принять, поскольку теперь уже было ясно, что обстоятельства вынуждают ускорить развязку.
Все его приближенные, и царедворцы и политики, сошлись на том, что раз на окраинные племена больше рассчитывать нечего, нужно поскорее определить тот последний шаг, который решит исход восстания. Но какой же это должен быть шаг, куда направить решительный удар? Опять возникал все тот же выбор: разгромить аэродром и тем обезоружить Азми в пустыне или быстрым маневром захватить нефтяные промыслы, чтобы англичане перестали вмешиваться в местные дела, перестали оказывать поддержку Азми и королю. А может быть, несмотря на критический час, несмотря на то, что все сложней и опасней становится положение в окраинном районе, можно все-таки оставаться на месте, ничего не решать, не искать никакого заключительного шага, который может привести к блистательной победе, а может кончиться трагическим, непоправимым поражением?
Гордон, обеспокоенный колебаниями Хамида, настаивал: ждать нечего, нужно взять аэродром и разделаться с Азми. Это совсем нетрудно, достаточно одного стремительного удара. Захват аэродрома — единственный выход, единственный верный путь к победе.
Хамид слушал молча, и выражение его смуглого худого лица становилось все более и более замкнутым. Он ничем не выдавал своих чувств, не обронил ни одного замечания, только время от времени вскидывал на Гордона быстрый взгляд. Так же сосредоточенно и с таким же непроницаемым лицом он выслушал своего брата Саада и вероучителя Асада. Оба они высказались за захват нефтяных промыслов.
В речах Саада звучало требовательное своеволие младшего брата — он был честолюбив и ненавидел все английское. Впрочем, в данном случае им руководили не столько ненависть и желание приблизить долгожданный конец восстания, сколько стремление овладеть ценной добычей. Этот чернобородый молодой человек, грубый и жадный до денег, сумел сразу увидеть все выгоды, которые эта добыча сулила в дальнейшем. Найдутся и в других странах охотники приобрести нефтяные промыслы, и притом такие, которые не постоят за ценой, — хотя бы американцы, в чьих банках сосредоточены сейчас несметные богатства.
Читать дальше