Джеймс Олдридж - Герои пустынных горизонтов

— Я знаю, как относится к этому мама, — сквозь слезы сказала Грэйс. — Мне уже пришлось почувствовать ее отношение. Поговорил бы ты с ней. Я пыталась ей объяснить, но она не понимает, Нед.

— Хорошо, поговорю, только ты повремени с этим делом, тогда, может быть, мне удастся хотя бы немного смягчить удар. Конечно, ее не переубедишь, но все же гнев ее мало-помалу утихнет.

— Мне очень трудно, Нед. Я больше не в силах выносить эти колебания, эту неопределенность. Но, конечно, если мама так тяжело это переживает…

— Очень тяжело.

— Хорошо, Недди, я повременю немного. Я меньше всего хочу огорчать маму, мне страшно даже подумать о разрыве с семьей. Я бы не могла жить без вас всех. Да, да, я повременю.

Передавая матери этот разговор, Гордон сказал, что, по его мнению, кое-что достигнуто.

— Постарайтесь увидеть в этом чисто интеллектуальную проблему, мама, — сказал он, намекая на то, что она принимает решение Грэйс чересчур близко к сердцу. — Уверяю вас, дело тут, в сущности, не в религии и не в вере. Просто Грэйс ищет способ обуздать в себе сомнения духа и ей кажется, что она обрела этот способ в католицизме. Ну и пусть себе. Считайте это просто ее философской ошибкой. Не углубляйте вопроса.

— Как же можно не углублять, Нед? — воскликнула мать. — Будь католицизм в самом деле, как ты говоришь, философским заблуждением, я могла бы отнестись к этому легче. Но ведь это не так, Нед, и ты сам знаешь, что это не так. Я не говорю о тех, кто вырос в католической вере. Они меня не занимают. Но чтобы завербовать сложившуюся, мыслящую личность, католицизм должен прежде всего убить в этой личности чувство самоуважения, смелость мысли, независимость нравственных представлений. Ты же сам это говорил! Главный враг католицизма — разум, потому что разум опрокидывает все его основы. А католическая идея отпущения грехов — любых грехов, вплоть до самых чудовищных — попросту оправдывает и даже поощряет жестокость, то есть то самое, от чего Грэйс хочет уйти.

— Это уже не ново, мама, — мягко заметил он.

— Вот как, Нед? И ты считаешь, что речь идет только о философской проблеме? Да? Ты, с твоей верой в справедливость и в ее действенное выражение — борьбу за свободу! Неправда, ты так не считаешь! И я не считаю! Я не могу допустить, чтобы моя дочь перешла на сторону тех, кто является врагом наших убеждений, нашей религии, заветов наших предков.

— К сожалению, мама, Грэйс нужен душевный покой, а не заветы предков.

— Душевный покой? А зачем он ей?

— Чтобы легче было существовать в мире, где все основано на насилии, выносить тяготы повседневной жизни, чересчур жестокой, мучительной и опустошающей. Став доброй католичкой, она обретет моральную силу, опору существования. И право же, католики ничуть не хуже всех других. Большинство из них — люди высоконравственные, даже в том случае, если они невежественны или чересчур запуганы. Зато для них все в мире ясно. А это именно то, чего ищет Грэйс. Она хочет покончить с неясностями! Так постарайтесь же понять ее. Ведь это могло быть и с вами! И со мной!

Но мать не уступала ни в чем. — Да, верно, жизнь Жестока и мучительна, — сказала она, — но мечтать о душевном покое опасно и эгоистично. Только животные, попы и закоренелые злодеи могут похвалиться им. Хорошим, честным людям забота о ближних не позволяет наслаждаться полным внутренним спокойствием. Мир нужно принимать таким, как он есть, Нед, со всем горем и нищетой, которые в нем существуют.

— Значит, по-вашему, прав был Джек, когда променял почтенный академический мир на более реальный и грубый мир машин? — Это был обдуманный выпад, но мать нетерпеливо от него отмахнулась.

— То другое дело. Но если хочешь, Нед, лучше так! Лучше ринуться в суровый и беспощадный мир машин, чем, поджав хвост, забиться в угол за поповской спиной. С этим я не могу примириться.

— Придется, может быть.

— Нед! — воскликнула мать; теперь уже ни огорчение, ни страх семейного разлада не могли укротить ее пыл. Наступил критический момент для ее веры, для всего ее бытия, и она говорила так, словно каждое слово острым шипом вонзалось ей в мозг. — Я всех вас любила, отдавала вашему воспитанию больше сил, чем вы, может быть, думаете, но в нашей семье не принято выказывать свои чувства, и в этом, пожалуй, причина того, что происходит теперь. Однако вы сами знаете, что каждым из вас я особенно гордилась тогда, когда он боролся за истинную свободу, за вольную христианскую мысль. В тебе, Нед, я всегда видела оправдание моих усилий, доказательство справедливости всего, во что я верила и чему учила вас. Ты мне так много дал в жизни, Недди, так много! И ты не можешь не понять, сколько у меня сейчас отняла своим нелепым решением Грэйс. Я не могу безучастно взирать на то, что считаю неправильным или дурным. И ты не можешь. Когда ты с безразличным видом становишься в сторону, это напускное, это неправда. А я, я пойду на все, Нед! Пойду на все, только чтобы удержать Грэйс от этого шага.