Макар Троичанин - Да пошли вы все!.. Повесть

- …а под домом – большое дело, созданное для продолжения потомками и соратниками.

- Всю жизнь занимаюсь мелочами, - пробрюзжал индивидуалист. – Мне нет дела до потомков, которых нет, и соратников, ушмыгивающих от дела ради выгоды, - вспомнил про Шматко.

Пётр Алексеевич встал и отошёл к окну, как будто не желая оставаться рядом с великовозрастным бестолковым юнцом.

- Человек, если он настоящий человек, должен оставить след на земле, - сказал убеждённо. – Любой, но значимый для потомков. Чтобы не зачах гомо сапиенс.

- А надо ли? – чванился один их последних. – И так до того наследили, что и дышать нечем, и выйти на природу негде.

Ревнитель разумной человеческой мысли, связывающей человеков в разумное прогрессирующее сообщество, не обратил внимания на пошлый лепет хозяина и постарался полностью разрядиться разумной мыслью, до понимания:

- Домом может быть и хорошая книга. Больше того: по моему глубокому убеждению, печатное слово – самый надёжный и самый ценный след разумного человека для будущего. Оно, слово, появилось первым и исчезнет последним, вместе с гибелью нашей планеты. Поэтому я набрался наглости и сочинил свой словесный труд, надеясь, что таким образом продолжу и после смерти любимое дело – лечение животных.

Иван Ильич даванул зубами лимонину, сморщился и с отвращением бросил её в чашку.

- Мне этого не суждено, - сказал он с кислым выражением лица. – Мои приборы при современном стремительном развитии науки и техники устаревают так быстро, что не успею сдохнуть.

- Пиши книгу с расчётом на будущие приоритеты, - подсказал сочинитель.

Иван Ильич опять сморщился, хотя лимона во рту не было.

- Не-е-о-хо-та, - протянул он как пацан при виде ненавистной овсянки. – А твою обязательно приобрету.

- Ничего не выйдет, - огорчил автор. – Не издана. Оказывается, издательствам мой опус о лечении животных не нужен. Им требуются Донцова, Маринина и иже с ними. Вернее, издать можно, но с солидной предоплатой издания и продажи. Таких денег у меня, ветеринара, конечно, нет, так что пришлось отложить свой словесный труд, как говорится, в долгий ящик до лучших времён.

«Зря ждёшь», - хотел обрадовать оптимиста Иван Ильич, - «не дождёшься!», - но тактично промолчал.

- Ну, ладно, - оторвался от окна надеющийся на лучшие времена литератор. – Мне, пожалуй, пора к Маше, а то разволнуется, придётся таблетками успокаивать.

Встал и хозяин, не возражая против окончания кукарекания, не удавшегося в большей степени по его вине. Освободившись от многочисленных табу Элеоноры и её окружения, он не хотел терять нечаянно обретённой свободы и потому без раздумья ощетинивался против всякого навязывания любых принудительных обязательств. Ему неприятны стали все без разбора, кто пытался учить жить. Особенно, если в это вмешивали ещё и высокие штампованные идеалы, нередко прикрывавшие низкие помыслы. Он, конечно, не думал ничего плохого о Курочкине, но сдержаться, пересилить себя не смог. Да и сам ветеринар виноват, настроившись на торжественный тон. Зачем? Покукарекали бы о футболе, животных, политике любимого правительства, в конце концов, или хотя бы о бабах под пузырёк, и всё было бы у них лады. А так оба остались неудовлетворёнными и собой, и товарищем.

- Сударю нужна сударыня, - изрёк напоследок ветеринар ещё одну истину.

- Догадываюсь, - согласился хозяин страдальца. – Гуляем вечерами, может, и встретим подходящую.

- Есть у меня на примете, - порадовал кобелиный благодетель, - такая же маленькая, пушистая, чёрно-белая…

- …зовут Джулией, или Юлькой, а хозяйку – Верой Васильевной, а у неё барахлит телевизор, - продолжил Иван Ильич и угадал.

Курочкин рассмеялся:

- И в этом интимном деле не удалось помочь. – Он прошёл к порогу, повернулся: - Всего хорошего, - хотел подать руку, но хозяин остановил:

- Подождите, мы тоже выйдем, по надобности, - бережно поднял Дарьку, сторожко наблюдающему с приподнятой головой за людьми, куда-то собирающимися без него. Попросил: - Открой и закрой, - и, мягко нащупывая не видимые под ношей ступени, медленно двинулся вниз.

- Запирать не надо? – спросил швейцар.

- Незачем, - ответил сосредоточенный на спуске носильщик.

На улице уже начинало темнеть, но жильцы ещё маялись без дела в праздной болтовне на скамейках и за столиком для домино и карт, и раненому животному негде было задрать заднюю лапу.

- Мы пойдём за дом, - сказал Иван Ильич ожидающему Курочкину.

- Я пошёл, - ответил тот, - всего хорошего! Завтра приходить или позвонишь?