Макар Троичанин - Да пошли вы все!.. Повесть

- Ну, ты уж совсем! – решил урезонить друга Иван Ильич и сам сорвался ещё грубее: - Народ наш стал дерьмом, и я, единичка народа – тоже, значит, дерьмо! – покаялся вдруг по-русски, опьянев от малой толики, усиленной нервной дневной встряской. – И я не хочу такой Родины, - и тут же без перерыва: - но никогда от неё не откажусь. В дерьме живём, дерьмом называемся, дерьмо делаем, спрашивается: зачем живём?

- Ну, ты уж точно совсем! – определила другая единичка дерьма. – Давай-ка, для ясности разделим понятие патриотизма на три.

- Давай, - разрешил Иван Ильич, - дели.

- По моему сермяжному понятию, - начал классификацию патриофил, - патриотизм вообще включает, во-первых, любовь к малой родине, с маленькой буквы, но с наиболее близким понятием. К той, где родился и жил хотя бы до оперения, где узнал первую любовь и верных друзей, где жили предки, природа которой запечатлелась в памяти навсегда как что-то райское, воспоминания о которой щемят сердце, что называется отечеством.

Иван Ильич вздохнул огорчённо:

- Хорошо говоришь, аж слезу хочется пустить, но не выдавливается, потому, что у меня нет такой, сколько ни копайся в памяти. Есть давно забытые вымершие Петушки, где родился, и от которых осталось несколько развалившихся домов, затиненная речка гусям на смех да поля, заросшие сорняками и кустами. А большая часть жизни прошла здесь, в безликих городских катакомбах и панельных казематах. Народу здесь столько, что и друзей не завести, первая любовь оказалась обманной, а природу заменяют улицы, улицы, улицы… В общем, я – человек без малой родины и, следовательно, с малой, прописной, буквы, проще – городской червь. – Он поднялся и поставил греть чай для червей.

- Не отчаивайся, - обнадёжил Пётр Алексеевич, - у тебя ещё осталась, во-вторых, любовь к большой Родине с большой буквы.

- Не приемлю, - резко отказался от этой привилегии гражданин России. – Не понимаю, как можно любить что-то грандиозное, что не поддаётся разумению, что многонационально, многоконфессионально, многокультурно, многоязычно и ещё много чего. Явно видна подмена понятий Родина и государство. Не приемлю! Но если, не дай бог, что случится, пойду защищать добровольцем, не колеблясь.

Курочкин рассмеялся, очевидно, согласный с оппонентом.

- И меня возьми. Я буду перевязывать твою дурную голову. – Теперь возрадовались оба: как-никак, а в дерьмовом государстве вместо двух единичек появилась двойка.

- Ещё и ещё раз повторяю, - горячился антипатриот, подогретый коньяком и возможностью высказаться. – Большую Родину, превратившуюся стараниями властей в рыхлый смрадный конгломерат воров, тунеядцев, торговцев и потребителей, где вольготно себя чувствует несокрушимый лживо-продажный чиновно-банковско-олигархический монолит, успешно перенявший манеру говорить лапшеобразно правильно, много и пространно, размазывая суть, а делать всё так, как захочется, не приемлю.

- Ладно, - отступил идеолог расщепления патриотизма, - давай тогда вычленим из большой любви и обозначим, в-третьих – любовь к народу, к населению Родины. Есть она у тебя?

- Только к русскому, - уточнил мелкосортный серенький камешек-песчинка конгломерата. – До другого мне дела нет. Я ничего не имею против других наций, но пусть всегда и всюду, в пределах любого государства каждая нация любит себя. Я не хочу быть россиянином, я хочу быть русским.

Курочкин, откинув голову, внимательно посмотрел на русского.

- От тебя терпко попахивает национализмом.

- Ну и что? – не смутился великоросс. – Разве это плохо? Разве в многонациональном государстве не должна главенствовать доминирующая по численности и территории нация? Разве не сильная нация скрепляет государство? Разве слабых уважают? Если русские будут по-настоящему любить и уважать себя, их будут любить и уважать другие нации. Уважать и бояться. Без силового уважения мира в многонациональном государстве не будет. Государство по определению в первую очередь – сила.

- Вот не думал, что встречу в тебе ярого великорусского шовиниста, - как-то неуверенно навесил доктор на хозяина позорный ярлык. – Не любить – значит, ненавидеть.

- Это почему же? – возразил русский патриот. – Я не коммунист, у которых только два цвета – красный и белый. Мне терпимы все цвета радуги. Я за терпимость друг к другу без навязывания любвей. Я хочу быть сам по себе, без шор, наушников и кандалов. Мой лозунг: даёшь личную свободу! И вообще: хватит мусолить измусоленные понятия. Разливай остатки, чтобы не прокисли, а то уже и чайник нетерпеливый голос подаёт.