Марина Саввиных - «ДЕНЬ и НОЧЬ» Литературный журнал для семейного чтения N 11–12 2007г.

Внезапно из дворца, в сопровождении охраны и пресс-службы, вышел президент. Танасе побледнел, и решил уйти в отставку прямо сейчас. Пользуясь прекрасным случаем отметиться перед фотографами, президент, недавно прошедший курсы маркетинга в Штатах (вызов оформляла «Кока-кола») подошел к старушке, весело улыбнулся, и просил:

— Почем кукуруза, бабушка?

— Дешево отдаю, сынок, — ответила старушка, и заломила цену втрое больше против прежней, потихоньку отирая початок. — Бери, вкусная!

— А отчего бы и нет?! — широко улыбнулся президент, и потянулся за початком.

Простодушная старушка, не видя денег, прикрыла кукурузу корпусом. Наверняка матушка Мария никогда не играла в регби, но блок защиты получался у нее просто великолепно, печально отметил про себя Танасе.

— Ах, да! — воскликнул, все так же улыбаясь, президент, и коротко кивнул одному из сопровождающих. — Заплатите ей. Забыл, как всегда, кошелек дома.

Начальник пресс-службы, часто страдавший от забывчивости шефа, со смиренной физиономией вытащил из кармана купюру. Та была новенькая и хрустящая. Это была столеевая купюра.

— Ишь, хрустит! Так моя кукуруза у тебя на зубах будет хрустеть, сынок, — сказала старушка, взяв деньги, но присмотрелась, и осуждающе покачала головой, — Сынок, они ненастоящие.

— Самые, что ни на есть, настоящие, — улыбался президент, — просто ты, матушка, таких денег еще не видала. Новая купюра это, столеевая. Месяц назад в оборот выпустили.

Все это время президент выплясывал рядом со старушкой, становясь к ней то в анфас, то в профиль. Фотокамеры щелкали безостановочно. Пару раз президент подходил к матушке Марии совсем близко, и даже клал ей руку на плечо. В такие моменты свет фотокамер не угасал вообще. Танасе казалось, что он видит дурной сон.

— Вот кто их в оборот пустил, пущай их и ест, — поджала губы старушка, заподозрившая, что ее окружила банда аферистов в пиджаках, — а мне дай нормальных, человеческих денег!

Президент оглянулся, смеясь. Танасе подошел, и аккуратно тронул его за локоть.

— Ваше высокопревосходительство, — сказал он тихо, — возьмите купюру поменьше.

— Спасибо, Танасе, — ощерясь, и не смыкая губ, ответил президент, — а вы тихо подходите.

— Такая служба, господин президент. По возможности стараемся не шуметь.

Президент одобрительно улыбнулся, и протянул матушке Марии двадцать леев. Та с немой ненавистью глядела на Танасе. Это была ее двадцатилеевая купюра, которой она пыталась подкупить этого странного человека, и которую забыла забрать у него, когда он не разрешил ей остаться здесь торговать.

Президент взял у замершей старушки ведро, вынул оттуда оставшиеся початки, еще раз обнял старуху (фотографы вновь принялись за дело), и обнажил в улыбке зубы мудрости. Матушка Мария от горя даже не могла говорить.

— Вот он, наш народ, бесхитростный, добрый, человечный! — говорил президент в диктофоны журналистам.

Глава государства одновременно кусал кукурузу, выглядел счастливо, обнимал старушку, и давал комментарий прессе. Получалось у него хорошо. Танасе со вздохом решил, что пора ему тоже ехать в Штаты, практиковаться в маркетинге. Константин услышал восхищенный шепот одного из журналистов:

— А ведь всего-то и требовалось, чтобы из него получился хороший политик — поставить на три недели в придорожную закусочную за прилавком в каком-то Коннектикуте. Вы только поглядите, что с ним эта летняя практика сделала!

Это уже никуда не годилось: разглашать, какие именно курсы проходил в Штатах президент. Танасе сердито оглянулся, и шикнул на окружающих. Разговоры моментально утихли. Вновь повернувшись к президенту со старушкой, Константин окаменел.

— Возьмите кукурузу, Танасе, — радушно протягивал ему початок президент, — покупали-то на ваши деньги!

— Доброе утро, благодетель вы наш, — радостно приветствовали Петреску побирушки у Кафедрального Собора.

Лейтенант, тепло улыбаясь, помахал женщинам рукой и пошел быстрее. Странная любовь нищих Сергея смущала. К тому же, ему нужно было спешить: вчера на его участке произошло очередное ЧП, была убита двенадцатилетняя девочка, и начальство требовало срочно найти преступников. Хотя Петреску и без окриков сверху хотел сделать это. Детей он любил, а тех, кто детей убивает, — нет. В общем, Петреску был, как он сам себе тайно и с гордостью признавался, хорошим парнем. И плохих парней он собирался найти. К тому же лейтенанту казалось, что он уже знает, кто совершил преступление. Он грешил на двух великовозрастных юнцов, живших в одном доме с девочкой. Те баловались наркотиками, и им вечно не хватало денег. И никакого алиби в день убийства у них не было…