Герман Дробиз - Мальчик

Он взбирался на кучу выброшенной снизу глины, уже успевшей слежаться до каменной твердости, и оказывался в самой высокой точке, откуда превосходно были видны все развернувшиеся работы. Под его ногами в котлован почти вертикально опускалась деревянная лестница.

Край котлована, над которым он стоял, проходил приблизительно там, где стояли дровяники. Далее, как невидимый град Китеж, погрузились в бездну двор, где жил славный переписчик рыцарских романов, и следующий двор, где жил искусный футбольный форвард, и следующие дворы, жителей которых он помнил смутно.

Сегодня, придя в очередной раз, он увидел, что котлован поглотил последний двор, за которым уже высились многоэтажные дома, фасадами выходившие на проспект. Этот последний двор слыл в свое время самым опасным по всей округе: там, в глубине, отделенный от уличных домов рощицей старых лип, стоял барак, где жили сумрачные, подозрительные люди и где чаще, чем в других дворах, вспыхивали драки, — и нередко это были тяжелые кровавые побоища, с поножовщиной, с милицией и каретой скорой помощи, в которую, под пристальными взглядами сбежавшейся толпы, погружали стонущих, матерящихся, с окровавленными рожами, мужиков.

И вот уже не было ни барака, ни рощицы, лишь одна накренившаяся липа стояла на краю котлована, в недоумении или в отчаянии вскинув над ним корявые руки.

По лестнице из котлована выбирался рабочий. Сверху была видна только его фуражка в брызгах бетонного раствора. Фуражка приближалась смешными рывками. И, наконец, появился ее хозяин, ловко отжался от концов лестницы и вспрыгнул на поверхность. Он стянул фуражку, утер ею потное лицо, снова нахлобучил, достал «Беломор», закурил и дружелюбно глянул на мужчину. Он курил, и все посматривал на дальний конец котлована, и все покачивал головой, как бы удивляясь, что мужчина не догадывается спросить его о чем-то весьма любопытном. Наконец, не утерпев, произнес:

— Дерево видишь? — Он махнул в сторону уцелевшей липы. — Два трупа под ним нашли. Сегодня утром милиция приезжала, эксперты.

Мужчина ничего не ответил, чувствуя, что это еще не вся информация и даже не главная.

— Ну, трупы — это как сказать. Одни кости. Ни мяса, ни одежды. Эксперт сказал: самое малое, тридцать лет пролежали. А то и больше.

Что-то шевельнулось в памяти мужчины. Барак, подумал он.

— Ну, глубоко их закопали! — продолжал рабочий. — Серьезно отнеслись. Но кто, кого, за что — теперь концов не сыщешь… А ребята наши как лопухнулись! Экскаваторщик, который отрыл, первым ведь был — только наклонись. Нет. А майор, только приехал, сразу в черепушку — р-раз! — Он показал, как куда-то влезают скрюченные пальцы. — И золотую фиксу выдернул. Эх, вы, говорит, не догадались.

Мужчина тоже полез за куревом. Синеватый дымок поплыл на майском ветерке. Мужчина курил болгарскую сигарету «Опал», стоя на окаменевшем гребне глиняной кучи, над бездной, поглотившей, как океан Атлантиду, его детство. Сорок лет назад он, оставаясь в этой же точке, стоял бы на крыше собственного дровяника, а справа, из распахнутого окна дома, его могла бы окликнуть бабушка. Золотая фикса… Но их тогда было сколько угодно — парней с фиксами, фальшивыми накладками на вполне здоровых зубах. Фикса у наиболее солидной шпаны и у бывших или будущих уголовников была таким же обязательным атрибутом и опознавательным знаком, как, скажем, брюки дудочкой у стиляг в пятидесятые годы или очки в тонкой металлической оправе у партработников в семидесятые.

И потом, сорок лет — не тридцать. Хотя эксперт сказал «самое малое». Это могли быть они, два таинственных незнакомца, остановившие его сорок… нет, если быть точным, тридцать девять лет назад, неподалеку отсюда, на улице, против сберкассы, тоже, кажется, весной, только в холодный, ветреный день. Да, было зябко; он не мог вспомнить, как был одет сам, но отчетливо вспомнил облик незнакомцев. Один, постарше, был в брезентовом плаще, глухо застегнутом под горлом, в суконной фуражке неизвестного ведомства, с неясным следом сорванной эмблемы на тулье. Другой, молодой, в солдатском бушлате, туго затянутом ремнем с отдраенной пряжкой, в сапогах, по тогдашней моде, с вывернутыми голенищами, в брюках напуском.

Они стояли посередине тротуара, и он, приближаясь, почувствовал: сейчас его о чем-то спросят. Он принял их за приезжих и с готовностью остановился сам. Он любил давать пояснения, гордясь тем, что знает в этой округе все: и многих живущих здесь людей, и местоположение учреждений, магазинов, остановок. Эти, показалось ему, спросят, где ближайшая «американка» — распивочная, где на скорую руку можно было выпить стопку водки. Ближайшая была за углом, в стене городского сада. Но он ошибся.