Тут ведь какое дело… Петербург — холодный город, холоднее не придумаешь. И связано это даже не с северной его широтой и низкими зимними температурами. Это город со строгой, холодной душой. Северная Пальмира? — Черта с два! Петербург — Снежная Королева земных городов.
Сильнее всего это чувствовали и чувствуют приезжие, в особенности — южане, выросшие в приветливых для человека местах с голубым небом, мягким говором и теплою душою. Кто не верит — перечитайте Гоголя или Достоевского — у них об этом много. Коренные же петербуржцы, с детства, подобно андерсеновскому Каю, носят в сердце ледяной осколок своего Города, и, поверьте, друзья, это нелегко. В чем в чем, а в повышенной жизнерадостности среднего петербуржца не обвинишь…
При чем тут окраины? А вот, смотрите. Людям всегда казалось, что Снежная Королева живет именно в петербургском центре, на широких площадях и улицах с великолепными дворцами, рядом с серой мощной рекой, скованной гранитными набережными. А коли так, то стоит только поселиться в некотором отдалении, выстроить себе по возможности теплую нору, сбиться в тесную кучу вместе с себе подобными и тогда… тогда уже можно будет спастись от ледяного ее дыхания. Наивные, напрасные надежды! Постройте теплый бревенчатый дом с русской печью, разбейте палисадник с цветами, насадите сад-огород… не поможет. И не важно, что далек ваш домик в Коломне от неумолимого кумира на бронзовом коне… вот уже, слышите, стук тяжелых его копыт?… все ближе и ближе… это к вам. Да что говорить — просто откройте «Медного Всадника» — там все написано.
Оттого-то все петербургские окраины, как ни отличались они от державного величия петербургского центра, рано или поздно становились его естественным продолжением — таким же холодным и отчужденным. Даже поздние хрущобы Дачного, даже облезлые корабли Гражданки, даже кооперативные ульи Ржевки-Пороховых…
Ветер с деревцем играет —
бьет хлыстом.
Тихо пьяный замерзает
под кустом.
За оконцем хмарь и нечисть,
дождь и грязь.
Тонет-стонет человечье,
матерясь.
Только ты завяжешь вечер
узелком.
Сложишь худенькие плечи
челноком.
Лягут легкие ладони
на виски.
Тихо в доме, тихо в доме…
Хо-ди-ки.
Воет ветер за стеною,
дверь скрипит…
Слышишь, ветер, ветер воет?
Слышу. Спи.
Ах ты осень, распаскуда,
гвоздь в боку!
Рыжий в оспинах Иуда
на суку.
Такая вот окраинная петербургская осень. Нет, не в Коломне, но принцип — тот же. Вообще, осень в Городе всегда была для меня самой тяжелой порой. Казалось бы, странно: отчего именно осень?.. разве не зимой владычество Снежной Королевы становится всеобъемлющим? Так, да не так… Снег ведь, на самом деле, — радость. Сначала, с вечера, — мягкий и тяжелый снегопад, освещающий все вокруг каким-то нездешним, колеблющимся светом; потом, наутро, из окна — плавная нетронутая свежесть, осугробившиеся скамейки, объевшиеся снегом мусорные баки, кокетливые деревья — как вазоны с мороженым… Несешь ребенка в садик — хруп-хруп по белой целине… «хлуп-хлуп», — повторяет ребенок, и мы смеемся, все трое — я, ребенок и снег. Чем не счастье?
Конечно, счастье. Но сколько таких дней в году? — Раз, два, и обчелся, да и то — сугубо по недосмотру Королевы. Она, хоть и Снежная, но делает все, чтобы зима в Городе оставалась бесснежной, безрадостной, с мерзкой слякотью на хлюпающей одуревшей земле, с черной, солью траченой, наледью на тротуарах. А серая каша на мостовой? А воздух, липкий от мокрой пульпы? А грязное месиво — кучами вдоль улиц? А загребучие уборозавры и хамские грузовики, подающие задом? А автобусы, забитые потным, бесполым, агрессивным, забитым людом? Бр-р-р…
Но зима — все равно лучше осени. Потому что зимой есть куда сбежать; при всей зловредности Королевы, вокзалы отключить она не догадывается, что весьма неосмотрительно — ведь владения ее кончаются за городской чертой. А там, куда ей, сучке, грабли не дотянуть, там лежит-таки снег; там — чистота и свобода. Так что зимой, когда становится совсем невмоготу, всего-то и надо, что доехать до Финбана, вскочить в электричку и — бежать, бежать, бежать…
Бежать в заснежённость декабрью
От грязи осенней и сволочи,
В заросшем окурками тамбуре
Вцепиться в захватанный поручень.
Вьюгу себе выбрав в попутчики,
Ловить ее говор простуженный,
Дымить папироской пахучею,
Дышать на оконное кружево.
И вместе с метелью белесою
Лечь навзничь на рельсы, по насыпи,
Где поезд пластает колесами
И страшно и сладко и ласково.
Где жизнь, обновлением радуя,
Легка, как фата подвенечная,
И только последней засадою
Грозит остановка конечная.
Читать дальше