Но мы с Мэй — сестры и можем перед собеседованиями сравнивать свои истории. По мере того как поступают досье на Сэма, Вернона, их братьев, Старого Лу, на его жену, деловых партнеров, соседей, других коммерсантов, на местного полицейского и рассыльного, приносившего нашему тестю посылки, вопросы становятся все более и более сложными. Сколько цыплят и уток держит семья моего мужа в деревне? Где хранится корзина для риса в нашем доме в Лос-Анджелесе и в доме семьи Лу в деревне Вахун?
Если мы мешкаем с ответами, инспекторы выходят из себя и кричат: «Отвечайте! Быстро!» Эта тактика срабатывает с другими заключенными, пугая их и заставляя ошибаться, но мы используем ее, чтобы изобразить медлительность и замешательство. Я все больше раздражаю председателя Пламба, и он порой по часу сверлит меня взглядом, надеясь, что от страха я скажу правду, но я намеренно тяну время, и его попытки запугать меня только прибавляют мне спокойствия и уверенности в себе.
Мы с Мэй пользуемся запутанностью, простотой или глупостью этих вопросов, чтобы продлить наше пребывание на острове. На вопрос: «Была ли у вас в Китае собака?» — Мэй отвечает утвердительно, а я — отрицательно. Две недели спустя инспекторы на наших допросах цепляются за это несоответствие. Мэй продолжает утверждать, что у нас была собака, а я объясняю, что раньше у нас была собака, но наш отец убил ее, чтобы подать на стол во время нашего последнего обеда в Китае. На следующем слушании нам объявляют, что обе мы правы: у семьи Цинь была собака, но ее съели перед нашим отъездом. Правда заключается в том, что у нас никогда не было собаки и наш повар никогда не подавал на стол собаку — ни нашу, ни чью-либо еще. Мы с Мэй часами смеемся над нашей маленькой победой.
— Где стояла керосиновая лампа в вашем доме? — спрашивает однажды председатель Пламб. В Шанхае у нас было электричество, но я отвечаю ему, что керосиновая лампа стояла на левой стороне стола, а Мэй — что на правой.
Умными этих людей не назовешь. Под нашими китайскими куртками они не видят ни растущего ребенка Мэй, ни подушки и скомканной одежды, которые я засовываю себе в штаны. После китайского Нового года я начинаю ходить пошатываясь и с преувеличенным трудом сажусь и встаю. Это, естественно, вызывает новые вопросы. Я уверена, что забеременела за одну ночь, проведенную с мужем? Я уверена в дате? Не мог ли быть отцом кто-нибудь еще? Занималась ли я проституцией на родине? Действительно ли отцом моего ребенка является тот, о ком я говорю?
Председатель Пламб открывает досье Сэма и показывает мне фотографию мальчика лет семи:
— Это ваш муж?
Я изучаю фотографию. На ней изображен маленький мальчик. Это может быть Сэм во время его поездки с родителями в Китай в 1920 году. Это может быть кто угодно.
— Да, это мой муж.
Протоколист продолжает печатать, наши досье продолжают расти. Попутно я выясняю новые подробности о моем свекре, Сэме, Верноне и о семье Лу.
— Здесь говорится, что ваш свекор родился в Сан-Франциско в 1871 году, — говорит председатель Пламб, пролистывая досье Старого Лу. — Это значит, что сейчас ему шестьдесят семь. Его отец был торговцем. Это так?
Я запомнила все, что было написано в инструкции, кроме года рождения Старого Лу.
— Да, — наугад отвечаю я.
— Здесь говорится, что в 1904 году в Сан-Франциско он женился на женщине с неперебинтованными ступнями.
— Я с ней еще не встречалась, но слышала, что ступни у нее не перебинтованы.
— В 1907 году они отправились в Китай, где родился их первый сын. Перед тем как привезти его сюда, его на одиннадцать лет оставили в их родной деревне.
Мистер Уайт наклоняется к своему начальнику и что-то ему шепчет. Они перебирают досье. Мистер Уайт показывает на одну из страниц. Председатель Пламб кивает и спрашивает:
— Ваша предполагаемая свекровь имеет пятерых сыновей. Почему у нее рождались только сыновья? Почему они все были рождены в Китае? Вам это не кажется подозрительным?
— Вообще-то младший родился в Лос-Анджелесе, — любезно напоминаю я.
Председатель Пламб смотрит на меня:
— Почему они оставляли детей в Китае, прежде чем привезти их сюда?
Меня это тоже интересует, но я пересказываю то, что запомнила из инструкции:
— Братья моего мужа выросли в деревне Вахун, потому что там жизнь дешевле, чем в Лос-Анджелесе. Моего мужа послали обратно в Китай, чтобы он познакомился со своими дедушкой и бабушкой, выучил родной язык и от имени своего отца сделал приношения предкам семьи Лу.
Читать дальше