Валерий Шелегов: Санька — добрая душа

Он за столом, а она — напротив. Сидит, улыбается. «Хорошо живем?» — спросит он. «Хорошо, — довольна Тоня. — Только вот дома ты мало бываешь». «Погоди, Тоня, я для тебя…» Но что он может ещё сделать для неё, Санька не мог сказать. Любил…

И всё шло хорошо. Так на Севере прожили год. А потом началось.

Часто теперь по ночам Санька громко стучал дверь, ждал, пока Тоня встанет и откроет. Бывало, и спать ложился голодным.

— Денег что ли нет? — ворчал сдержанно на жену Санька. — Зарабатываю десятки тысяч, а в холодильнике хоть шаром покати.

— Заныл. Заныл, — кривилась раздражённо Тоня. — Я тоже работаю. Мог бы и в столовую на трассе зайти. А у меня времени у плиты стоять нет. За Колькой стало некогда присмотреть.

— Деньги есть, холодильник затарить нетрудно, — упрямо гнул свою линию Санька.

— Откуда им быть? — изумила известием Тонька. — Я, голая должна ходить?

Санька молчал. На Севере бабы избалованные, меха им подавай. И Тонька туда же, думал он про жену. Да и красивая Тонька, в дерюжку не оденешь — раз живём. Сам же он мечтал скопить денег на добрый дом в Сибири. Засыпал. Проходила обида. На Тоньку ведь обижался, не на кого-нибудь.

А утром опять гараж, опять баранка и долгая, как жизнь, присыпанная угольной крошкой дорога. Не обидчивый он. Тонька ведь обижала. Да и обижала ли?

Однажды на угольный разрез он съездил быстро. Удачно попал: не было очереди на погрузке, без волокиты оформил и «товарно-транспортную». И в четыре утра уже притормозил машину в конце проулка. Это чтобы соседей не беспокоить.

Идет домой, снежок под ногами хрустит, плечи ломит от усталости, а жизни рад. Тонька не ждёт, — спит тетеря. Обещал только к обеду.

Постучал он тихонько в дверь. Подождал. Опять постучал, — не слышит. Громче бухнул. Тишина. Прошёл к окну на кухне, позвенел монетой по стеклу. Тихо и темно в доме.

И ёкнуло сердце. Кинулся Санька к двери, да и рванул в сердцах за ручку. Не выдержал крючок, слетел с петли.

Щелкнул Санька выключателем, а в его доме мужик одевается. Руки тряские, нога в штанину брюк не попадает. А Тонька, паскуда, груди бесстыдно развалила — простынка по пояс — лежит и курит. Глубоко так затягивается.

Ошалел от такой картины Санька. Ничего понять не может.

— Что же ты делаешь, тварь, а?! Ты бы хоть сына пожалела…

Тонька продолжала курить.

— Что же ты наделала… — шагнул Санька к Тоньке.

— Земляк, поосторожнее, — подал голос мужик.

Санька резко крутанулся к нему.

— А ты дуй отсюда, пока чем-нибудь тяжёлым не заработал. И эту тварь прихватывай…

Тонька отпрянула к стенке, прикрылась до подбородка простынкой.

— Вставай, собирайся и уходи с ним. Слышишь?!

— А сын?..

Маленький Колька спал рядом в кроватке. Печка натоплена, в доме тепло, парнишка раскрылся, раскинул ручонки и сладко посапывал. Сын всегда встречал Саньку радостной суетой. Шел навстречу, тянулся на руки.

— Сын… Хорошо, досыпай ночь. Я в кабине переночую. Но чтобы утром и духу твоёго здесь не было!

Утром Санька не пошёл домой. Разгрузился и опять погнал на угольный разрез. Еще сутки мотался, выбивал из души тоску, ярость, злобу… Прежде чем идти домой: он… готов был её простить, ради Кольки…

А дома ждала его пустая до звона квартира. Даже занавески с окон и те поснимала Тонька. Детская кроватка щерилась на Саньку голой сеткой, в шкафу-самоделке белели три его рубашки: увезла со своим хахалем и Санькины меховые вещи.

И плюнул Санька. Плевать. Он не запьёт. Не такой. Пусть не думает и не ждёт Тонька. Но только нужно уехать. Иначе при встрече с ним, Санька за себя не отвечает…

Приехал Санька в Магадан ранней весною. Устроился работать в автобусный парк. И опять пошла жизнь. Про Тоньку как-то и забывать стал со временем… Выгорело всё в душе. Будто и не было её в его жизни. А вот сегодня, в этом аэропорту, вспомнил, увидел жизнь свою прошлую, как вчера. А этот рыжий, не бритый с запойными кругами человек — тот ночной Тонькин гость.

Милиционер объяснил расклад с мальчишкой.

— Вашего сына этот мужчина заберёт и доставит в Магадан к матери.

— Сына?.. Я здоров. Выпустите меня. Я в отпуск лечу… Да, пусть забирает…

К родителям Санька прилетел с тремя детьми. Кольку узнать — мать не могла: грудным был, когда с Тонькой уехали на Север.

— Ну и дурачок же ты у меня, — стала бранить Саньку мать. — Своих тебе мало. А ну как заболеет в дороге. Горя потом не оберешься, с чужим дитём, случись, что… Добрая ты душа, сынок у меня…