Пол Теру - Моя другая жизнь

Она сказала:

— Впервые за целую вечность я счастлива. Дети в восторге от бассейна.

По моим догадкам, Лазард тоже это знал.

— И особенно я рада, что больше не надо по вечерам тащиться на эти мерзкие замшелые курсы. На что ты жалуешься?

— Я не жалуюсь. Просто меня мучают сомнения.

— Ради бога, не забирай нас отсюда, — попросила Алисон. Живя в поместье, охраняя детей, играя с ними, готовя им еду, она сделала для себя удивительное открытие: оказывается, жертвы, которых требует материнство, доставляют огромную радость. И мальчики буквально расцвели, согретые ее заботой.

Их счастье оправдывало все. Этого было достаточно, чтобы не отказываться от уроков поэзии.

На следующем уроке Лазард сказал:

— Похоже, ваша жена и дети здесь счастливы.

Значит, он проник в мою тайну. Можно подумать, он подслушал до последнего слова все, сказанное мне Алисон. Но нет. Ему достаточно выглянуть в окно и увидеть, как мальчики резвятся у бассейна. Дети по собственному почину никогда не загорают и не сидят в шезлонгах; они — как кошки, либо носятся, либо спят. Я никогда не видел мое маленькое семейство таким счастливым и очень не хотел, чтобы это счастье оборвалось.

— Хочу кое-чем с вами поделиться. Недавно написал…

Он был полон опасений, недобрых предчувствий и нервно сопел. Вытащил из портфеля плотную папку, раскрыл. Моему вниманию было предложено красиво отпечатанное, наклеенное на картон стихотворение в двадцать строк, посвященное страданиям путешественника, лишенного возможности объясниться с некой особой, не владеющей английским. Стихотворение называлось «Скажи что-нибудь».

Я читал его, стараясь изобрести повод для похвалы.

— Будьте беспощадны, — как и в первый раз, попросил Лазард.

— Мне нравится его резковатая прямота, — начал я. — Это разновидность антистиха. По жанру. Оно даже почти грубое, ваше стихотворение. Лирический герой (или повествователь, если хотите) слишком многого требует от этого местного парня. Намеренное отсутствие изящества — только на пользу тексту. Очень сильно.

Лазард улыбался, с неподдельным восхищением взирая на свой труд.

— Я обо всем этом не подумал, — произнес он, едва я смолк — Но, по-моему, вы правы.

Ободренный, он достал из папки и протянул мне второе стихотворение. «Рынок». Автор Гарри Лазард, — прочел я вверху страницы.

Это оказалось весьма неуклюжее сочинение; в коротких строках там перечислялись достопримечательности рынка, вполне типичные для Юго-Восточной Азии: манго и другие экзотические фрукты, куски мяса, горы рыбы, пучки ароматических и пряных трав, мешки с рисом. В сущности, то был список товаров.

— Недурно, — произнес я.

— Продолжайте, критикуйте меня.

— Вот удачная строка: «Продаются убитые животные».

Похоже, его рассердило, что я похвалил одну только эту строчку. Минуту-другую он молчал, потом заговорил:

— Это я не придумал. Это была вывеска на одном из ларьков. Я ее просто переписал в блокнот. Особо трудиться не пришлось.

— Есть такое понятие: «реди-мейд». «Готовое искусство», — сказал я. — Например, предметы, выброшенные на берег волной. Нужно истинно художественное чутье, чтобы в обыкновенной вывеске распознать поэзию.

— Справедливые слова, — кивнул Гарри. — Ну, а как насчет слабостей «Рынка»? Уверен, они имеются, я только не вижу где.

— Меня слегка смутило одно место: «Сушеные красные перцы похожи на фейерверки, что висят и покорно ждут, покуда их продадут».

Гарри поджал губы и нахмурился, сложив все лицо в суровые складки.

— Я долго трудился как раз над этой строфой.

— Я имею в виду лишь «фейерверки, что… покорно ждут». Фейерверки не ждут. Они вообще ничего не делают; они только взрываются.

— А эти выглядели так, будто чего-то ждали! — запротестовал Лазард. — Неужели вы никогда не замечали, что у некоторых фейерверков именно такой вид? Словно они ждут?

Он изобразил улыбку, поощряя меня признать его правоту и раздраженно при этом подергивая головой. Он хотел, чтобы я сказал «да». До моих ушей донесся отдаленный детский визг, потом послышался всплеск воды, а за ним ликующий возглас Алисон: «Отлично!»

— Наверно, вы правы, — сдался я.

— Конечно. И вы это в конце концов поняли.

Тем не менее в уроках поэзии далеко не все было для меня мукой, и совсем не каждый раз приходилось повиноваться чужой воле. Гарри Лазард писал стихи сравнительно редко. Больше всего ему, по-видимому, нравилось сидеть и неторопливо беседовать. Он подробно рассказывал мне о своей жизни, о борьбе, которую вел, добиваясь успеха. Отец его, одесский эмигрант, был концертирующим скрипачом, однако на приличное существование так и не заработал. Я спросил Гарри, играет ли он сам на каком-нибудь инструменте.