Джон Апдайк - Иствикские ведьмы

Она открыла дверцу своего «Субару» и повернулась, чтобы позвать Коула, убежавшего в дюны.

— Ко мне, песик! — нараспев произнесла Александра. — Ко мне, малыш! Ко мне, хороший!

Взорам молодых людей, покрытых гусиной кожей, закутанных в промокшие, испачканные песком полотенца — они спасались от грозы в облицованной галькой купальне и под полосатым, красно-желтым навесом пиццерии — предстала статная женщина, непонятно почему совершенно сухая, толстая коса волосок к волоску, ни одного мокрого пятнышка на зеленом парчовом жакете. Впечатление было настолько невероятным, что они разнесли по Иствику слухи о ее колдовстве.

Александра была художником. Пользуясь нехитрым инструментом, в основном зубочисткой и столовым ножом из нержавеющей стали, она придавала кусочку глины форму лежащей или сидящей фигурки, всегда женской, в ярком костюме, расписанном поверх обнаженного тела, — их продавали по пятнадцать — двадцать долларов в двух местных магазинчиках: «Тявкающая лисица» и «Голодная овца». Александра не могла себе представить — ни кто их покупает, ни почему и зачем все-таки она их лепит и кто направляет ее руку. Дар скульптора проявился у нее наряду с другими способностями в то время, как Оззи потихоньку превращался в цветную пыль. Вдохновение посетило ее однажды утром, когда она сидела за кухонным столом, дети были отправлены в школу, а посуда вымыта. В первый раз она взяла детский пластилин, но в дальнейшем работала с глиной, используя необычайно чистый каолин, который набирала в небольшой яме под Ковентри. Грязные скользкие залежи белой глины обнаружились на заднем дворе у одной пожилой вдовы за развалившимся, покрытым мхом сараем и за шасси довоенного «бьюика», точно такого же, по какому-то сверхъестественному совпадению, как тот, на котором, бывало, отец Александры ездил в Солт-Лейк-Сити, в Денвер, в Альбукерк и в другие близлежащие городки. Он занимался продажей рабочей одежды, комбинезонов и синих джинсов еще до того, как они вошли в моду — стали интернациональной одеждой, обрели новую жизнь. В Ковентри она ездила с джутовыми мешками и платила вдове 12 долларов за мешок глины. Если мешки были очень тяжелые, вдова помогала их поднять — как и Александра, она была сильной женщиной. Несмотря на свои шестьдесят пять — не меньше, она красила волосы в цвет красной меди и носила бирюзовые и красные брючные костюмы. Они так ее обтягивали, что ниже пояса были заметны свисающие толстые складки жира. Все это нравилось Александре. Здесь была подсказка. Стареть можно и весело, если сохранились силы. Вдова хохотала громким высоким голосом, носила в ушах большие золотые кольца, а ее медные волосы всегда были распущены. Один-два петуха расхаживали, прихорашиваясь, неверной походкой в высокой траве запущенного двора, штукатурка на задней стене дома облупилась, обнажив серые бревна, хотя на фасаде еще сохранилась побелка. Ее «субару» оседал под тяжестью глины. Александра всегда возвращалась из этих поездок довольная и веселая, убежденная в том, что миром правит женская солидарность.

Ее статуэтки в каком-то смысле были примитивны. Сьюки, а может, Джейн, окрестила их «малышками» — полные коренастые женские фигурки высотой десять — двенадцать сантиметров, часто без лица и без ступней, свернувшиеся калачиком или лежащие навзничь. Когда их брали в руки, они оказывались тяжелее, чем были на вид. Люди находили, что статуэтки действуют успокаивающе, и покупали их в магазинах постоянно. Спрос не иссякал, увеличиваясь летом, но их покупали даже в январе. Александра лепила обнаженные фигурки, намечала зубочисткой пупок и не забывала провести едва заметную ложбинку на месте половой щели в противовес фальшивой гладкости кукол, которыми она играла в детстве. Потом она пририсовывала одежду, иногда купальники пастельных тонов, иногда облегающие платья в горошек, звездочку или волнистую полоску. Двух одинаковых кукол не встречалось, хотя все они и были сестрами. У нее было чувство, что так и надо их расписывать. Ведь каждое утро мы, чтобы прикрыть наготу, надеваем одежду. Поэтому ее стоит рисовать, а не вылепливать на этих примитивных телах из мягкой глины. Она обжигала их по две дюжины за раз в маленькой шведской электропечке для обжига и сушки — в мастерской рядом с кухней, — в комнате, неотделанной, но с деревянным полом, непохожей на соседнюю, грязную кладовую, где хранились старые цветочные горшки, садовые грабли, мотыги, высокие резиновые сапоги и секаторы для подрезки деревьев. Самоучка Александра занималась скульптурой пять лет, принявшись за нее перед самым расставанием с мужем, в ней проявилась творческая индивидуальность. Дети, особенно Марси, хотя Бен и крошка Эрик тоже, терпеть не могли малышек, считали их непристойными и однажды даже разбили целую партию сушившихся статуэток. Но теперь они смирились, как терпят дефективных братьев и сестер. Дети сами как мягкая глина, хотя у них уже появляется порой неисправимая ухмылка, а в глазах что-то ускользающее.