Андрей Матвеев: Жизнь с призраками

— Все будет хорошо, вот увидишь, — говорит Влад, провожая меня до дверей, — а пока сходи в парк, тут ведь рядом, погода вон какая стоит!

В приемной уже другой пациент, мой час подошел к концу. Бесплатный час, а надо и зарабатывать, скоро Владу опять в Таиланд, ведь здесь уже ляжет снег и задуют промозглые ветра с севера.

За спиной надрывается очередной трамвай, я решаю спуститься вниз, к деревьям, может, подойду к рыбакам и посмотрю на ловлю мутантов.

Напротив моста, на берегу, прямо у воды, стоит одинокое дерево с еще не облетевшими листьями. Если я начну спускаться вниз, то выйду к нему. Но сейчас туда нельзя. По крайней мере, еще несколько минут.

У дерева обнимается парочка. Женщина стоит спиной к дереву, мне виден лишь силуэт, а мужчину я могу разглядеть. Он не моложе меня, может, и постарше. Они целуются, солнце слепит мужчине глаза, и ему не видно, что я подсматриваю.

Внезапно он замирает. Женский силуэт пропадает, явно, что сейчас она опустилась на колени. Мужчина опирается руками о дерево, мне надо бы отвести глаза, но я этого не делаю. За сколько они успеют? В интервале между двумя трамваями?

По рельсам громыхает второй трамвай, женщина уже стоит рядом с мужчиной, мне не видно ее лица, видно лишь, как она вытирает рот рукой. Я направляюсь вниз, к тропинке, что ведет на берег реки. И оказываюсь рядом с поднимающейся вверх парочкой.

Женщина не юна, даже не молода, ей точно больше тридцати. Но она счастлива. Наверное, вечером она будет проклинать себя за внезапно нашедшее помутнение и за этот минет, которым она наградила своего попутчика. Я ведь не могу точно сказать, партнер ли это был, возлюбленный, так что слово «попутчик» здесь вернее всего.

Но это будет вечером, а сейчас у нее счастливые глаза и бесстыдно припухшие губы. Может, после сегодняшнего для кого-то она тоже станет тенью, не исключено, что для своего же напарника по этой прогулке в городском дендрарии. Решит, что позволила себе недопустимую слабость, вдруг он женат или, наоборот, она замужем. Или они оба не свободны. Хотя мне-то что, я могу допустить и другой вариант: они счастливые любовники, и это была просто обычная прогулка, закончившаяся объятиями и ласками. Парк ведь располагает, несмотря на то что он небольшой, в нем много уединенных местечек.

Я знаю, о чем говорю. В этом парке когда-то я впервые объяснился в любви. Неподалеку от этого самого дерева.

Лера стояла на берегу у переката, на котором сейчас счастливые люди удят рыбу.

Внезапно вспомнилось, что в те годы ее так и называли: Рыба. Тень опять мелькнула за деревьями, я вновь стал преследуемым. Если бы я до сих пор сидел в кабинете у Влада, то мог бы даже назвать ему песню, что играла в тот день у меня в голове. Очень старую, но записанную уже после моего рождения. Я услышал ее предыдущим вечером по радио, по «Голосу Америки». Дедушка с бабушкой ночевали в саду, мать пребывала в своем призрачном, пусть и живом тогда мире. Взяв дедушкин приемник, я пошел на кухню и начал искать музыку. Работали имперские глушилки, они утробно выли, иногда сквозь вой доносились плохо различимые слова. Внезапно будто кто-то отключил кнопку, эфир стал прозрачным, пусть и потрескивающим. «А сейчас старая песня, друзья, очень старая…» — услышал я в динамике фразу, запомнившуюся почему-то навсегда. «Зажги мой огонь… Light My Fire… Одна тысяча девятьсот шестьдесят седьмой год…»

Может, подумал я, мне был всего годик, когда эту песню впервые услышал мир. Хотя навряд ли. Скорее всего, я думал о Лере и о том, что завтра ее увижу, мы договорились пойти в этот самый дендрарий, в котором тогда было больше деревьев и стояли скамейки, на которых сидели такие же юные, как и мы, ставшие сейчас, скорее всего, такими же тенями.

Мы встретились днем, был самый конец мая, удили ли тогда рыбаки на реке?

Не помню, да это и неважно.

Лера спустилась к воде. Завороженно кричала какая-то мелкая птица. Вчерашняя песня все крутилась и крутилась в моей голове. «Comon’ babe, light my fire…».

— Я тебя люблю! — внезапно сказал я ей.

Рыба обернулась. У нее было очень серьезное лицо. Странно, почему только сейчас я вспомнил это ее прозвище? Может, для этого Влад и отправил меня в дендрарий, будто зная, что для того, чтобы избавиться от прошлого, надо дойти, доползти до самых его глубин? До каких-то вроде бы незначительных вещей, о самом существовании которых успел напрочь забыть за долгие и томительные годы?

Слишком много вопросов. У ближайшего ко мне рыбака клюет. Серебристая плотвичка размером с детскую ладошку. В рыбке ничего от мутанта, глаза, жабры, плавники. Но ведь и я со стороны нормальный сорокалетний мужик, которому явно не до борьбы с тенями и призраками и уж точно не до бредовых воспоминаний и поисков смысла жизни.