Сергей Коровин: Приближаясь и становясь все меньше и меньше

Ткач посмотрел на него и закончил:

— В понедельник я вылетаю в Самарканд. Вам все ясно? Доктор по обыкновению пожал плечами:

— Разумеется.

Подполковник Ткач сильно гордился, что у него уже пятый год лучший в войсках дивизион, что у него уже пятый год нет не только ни одного воинского или, не дай бог, уголовного преступления, а даже на гарнизонной губе никто не сидел. Вот так-то, потому что Ткач не поленился: достал шифер, кирпич, цемент — выстроил себе «персональный» кичман в три камеры и теперь там решал все дисциплинарные вопросы без проволочек, незамедлительно, и уже слышны в дивизии разговоры, что не миновать ему в этом году, мол, Красной Звезды. Что теперь будет? Ткач ревниво глядел за окно: там, по дорожке к санчасти, не спеша шел сосредоточенный Доктор. «Сопляк сопляком, — подумал командир, — другой бы бегом побежал, а у этого ничего святого».

«Ничего святого» — это мог повторить за командиром любой солдат, всякий офицер, если речь заходила о Докторе. Офицеры, например, только переглядывались, когда находили его за чтением гигантского факсимильного издания «Канона медицины», или «Дзя-и-цзина», или что-нибудь в этом роде, в то время когда на восточной границе происходили кровавые схватки с захватчиками, а в дивизионе солдаты спали в сапогах, с оружием, и ленты пулеметов заряжались боевыми патронами убийственной силы — трассер, бронебойная, тяжелая, пэ-зэ и так далее, когда над головами день и ночь надрывались турбины АН-8 с боеприпасами, и все ждали железного звона АН-12, которые подхватят и выбросят на головы узкоглазых Краснознаменную дивизию воздушного десанта, где противотанковым резервом командира дивизии примет бой 101-й гвардейский дивизион самоходно-артиллерийских установок.

— Наш Доктор не такой идиот, как прикидывается, — говорил тогда зампотылу майор Курбанов, намекая, что Доктор задумал перейти на сторону неприятеля, но ему, слава богу, никто не верил, потому что всем известно, где у него «сидит» дивизионный врач со своими санитарными нормами.

Замполит все объяснил: «Политическая безграмотность», — сказал он про Доктора и приказал держать это в тайне от рядового и сержантского состава, чтобы не пострадал авторитет мундира в обстановке, приближающейся к боевой.

На политзанятиях, впрочем, было тут же объяснено, что все на свете военные доктрины имеют один общий пункт, запрещающий брать в плен живых русских десантников. Над дивизионом зазвучали воинственные песни и довольно-таки откровенные страдания, самыми пристойными из них были: «Как у Машки толсты ляжки», которые прежде сурово пресекались на месте, а нынче лишь лениво порицались на уровне штабного совещания.

И когда кончилась катавасия на восточной границе, многие поскучнели, потеряли блеск. В курилке только и слышалось: «Да, кина не будет».

— Чему ты, дурак, сокрушаешься? — спросил кого-то Доктор.

— А, бардак! Опять пол мыть, сортиры чистить… — ответил ему молодой солдат.

Все вернулось в свою колею, как только отнесли на склад под замок и печать секретные противогазы и боевые патроны убийственной силы. Казарма вновь искала утешения в том, что дембель неизбежен, — как ни трудно в это поверить салагам, как ни устали дожидаться его ветераны. Только в курилках по-прежнему пересказывались истории про убитых и раненых, про сорок обожженных, но не отступивших, и тому подобное, и все сходились на том, что исход сражения за остров на Амуре решил все-таки реактивный дивизион, хотя, конечно, по сравнению с нарезной артиллерией все эти гладкоствольные системы — говно.

Доктор задумался на мосту. Мимо дивизиона несла мутную жижу Азадбашка, унося все, что скопилось за зиму в горах и ущельях, под сенью тысячелетних грецких орехов, в зарослях акации, в серебристых купах дикого миндаля. Зима была такая, что больше смахивала на страшный сон, где чего только нет: и холод, и мрак, и запах войны с восточной границы, и вкус крови, который принесли в нашу долину невиданные красные волки, сбежавшиеся неведомо откуда. Говорят, что их уже сто лет никто не видел, что только в такие жуткие зимы приходят они то ли с гор, то ли из бескрайних равнин мелкопесочника и осаждают отдаленные гарнизоны, бабайские кишлаки и хижины отшельников. Они приходят внезапно и так же внезапно исчезают на многие десятилетия, оставляя за собой причудливые легенды и серые обломки костей, которые тут и там видно на склонах, когда сходит снег.

Не успел Ткач проводить взглядом Доктора, как к нему в кабинет вошел его зампотылу майор Курбанов и после приветствия заявил: