Сергей Коровин: Изобретение оружия

Гаврилыч сказал, что им так понравился анекдот про колготки.

Появились форели, соус. Гаврилыч распорядился, и все это подали под присмотром толстой директриссы. К нам на стол ревниво поглядывали всякие тетки, которым подали карпов, — девчонки его хрюкали от удовольствия. Но мы-то знали Гаврилыча. Он это всегда любил, так же, как любил менять рубашки и галстуки «Тревира» по три раза в день, как свой «роллейфлекс», в который поминутно сверху заглядывал.

Говорили, что у него были выставки в Москве, в Праге и еще где-то, видели толстый журнал. Там, Папаша читал, написано, что на фотографиях Гаврилыча вовсе не то, что нам видится. Скажем, вот что это? — там далеко бежит собака; а на этой? — вода; здесь чего? — неизвестно, люди сидят, может, в карты играют. И все. «Только это не так. Там написано, — сказал Папаша, — что это весь мир, в смысле, целый, а не какая ни одна собака. Потому, наверно, мамки смеются: „Гаврилыч, да ну вас! Разве это я? Дайте сюда — не надо никому показывать». В общем, как Ситто и Корытто, которых мы понимали постольку, поскольку они хотели нам всучить рыбу, а если бы мы собрались расспрашивать их про ту линию, мол, что там такое? какая она? — так никто бы ничего не понял».

Говорили про женский монастырь, который где-то тут недалеко, но который никто никогда не видел: «Ах, как было бы здорово».

Сильно воняло кухней. У буфета открытое окно надувало тюль. Гаврилыч сказал, что обед следует заканчивать кофе. Это значит, надо ехать на дачу, потому что тут кофе — некофе, – бурда из ведра. Мы набились в машину. Сзади было полно бутылок от пепси. Я помог Ларисе Аркадьевне устроиться — выставил на поребрик всю эту кучу, чтоб не катались под ногами.

По дороге Анна сказала: «Тебе тоже хочется с ней спать?» Спать! Спать, гулять, слышать, дышать, видеть, ненавидеть. Догонять. Гаврилыч сдал назад, за угол, потом прямо. Поехали.

Мы закачались на ухабах, — тут рядом водокачка, все время копают, не разгонишься. А куда нам спешить, когда на море не пускают? Мне нравится запах двадцать первой «Волги», и еще – как она идет по грунтовке. Мы учились водить ее на таком вот песке: тогда на этих улицах асфальта не было, и часто катались. Нас можно было найти по следам, но кому это было нужно тогда. И потом: мы же крали свою машину.

Гаврилыч что-то смешное рассказывал: «…И вы можете представить, что было со старухой, которая своими руками уже построила один знаменитый канал». Он спросил, обернувшись: «Кузьма, зачем ты показывал кулак Сталину?» Все смеялись. Мы проезжали светлый парк; когда-то там действительно белели гипсовые статуи, меня там укусила гадюка. Я помню, что мы растерялись, но никто не испугался. Анна заревела только когда Карлуша стал отсасывать из ранки. Собралась жуткая толпа. Он увез меня к врачу в ближайший санаторий, и, пока мне там что-то делали с ногой, эти тут, говорят, не знали, что делать с девчонкой, которая пинает дохлую змею. «Не плачь, девочка, — суетились они, — как тебя зовут? Ты, девочка, потерялась? Где, девочка, твои родители?» А Анна им отвечала: «Не скажу!» Какой-то дурак закинул гадючьи остатки на кедр. Папаша сказал: «Хана, теперь тут все пропитано ядом».

Приехали. Мне пришлось переставлять нашу тачку, чтобы «Волга» могла заехать. Мы долго сидели на веранде. Кофе пили, Гаврилыч вытащил какой-то ликер «для девушек». Анна велела нам зарядить сифон. В коробке оказался стеклянный шар в стальной оплетке. Папаша сказал: «Ага, теперь понятно, куда они все подевались». Гаврилыч ее похвалил: «Молодец. Я и сам подумывал завести в доме огнетушитель». — «А газированный бензин горит?» — «А вы что, не пробовали?» Не пробовали. Наверно, потому что тогда не было автосифонов, тогда они еще были свободными и таились в волнах.

Сегодня бы поискать… — ветер садится. Впрочем, что это может изменить? Девчонки крутили какие-то собачьи вальсы и плясали. Мы с Папашей вышли и забрались к Гаврилычу под капот: он просил посмотреть, почему бывает, что нет зарядки. Натянули ремень, а когда вернулись, маскарад был в самом разгаре: они вытянули всякое барахло из кладовки и воображали себя красотками в стиле модерн. Гаврилыч щелкал затвором.

Вспомнили про монастырь: «Поедем! Поедем! — кричали. — Шампанского купим!»

«Можно я шляпу надену? А вы зонтик возьмете».

«Он будет кучером, а вы — графиней. Ха, ха, ха!»

«Нет, пусть Анька будет женщина-вамп, дайте ей что-нибудь на шею. Гаврилыч, у вас нет горжетки? Пенсне? Пенсне дайте доктору».