Т. Корагессан Бойл - Дорога на Вэлвилл

И тут, погрузившись на самое дно слабости и отчаяния, предавая себя тьме и смерти, Келлог припомнил главный, решающий, все опрокидывающий аргумент: он – незаурядный человек. Он – человек, наделенный призванием, наделенный мощью сотен и даже тысяч обычных людей, он – Джон Харви Келлог. Эта мысль придала ему новые силы, и он вырвал раненую ногу из пасти волчицы. Фауна в азарте и ярости сомкнула челюсти на нежных, цвета полированной слоновой кости пальцах шимпанзе. Этого вполне хватило. Лилиан испустила гневный вопль и как бешеная набросилась на волчицу. Одна сильная гибкая рука проскользнула в глотку Фауны, другая лупила ее по глазам – и оба животных покатились по коридору, превратившись в комок воплей, рычания, визга и завываний.

Доктор встряхнулся и проворно вскочил на ноги. Лохмотья костюма и нижнего белья волочились за ним, теперь доктор слегка смахивал на огромный, наполовину очищенный банан. Правая нога была прокушена в нескольких местах, из нее сочилась кровь. Доктор неуклюже поскакал по коридору, наклонился за двумя отражавшими свет кругляшами, что прежде были его очками. Вытер их одним из обрывков, болтавшихся вокруг его талии, словно юбочка экзотической танцовщицы, выправил как мог погнутые дужки и заправил их за уши. После этого Шеф выпрямился и окинул взглядом поле битвы, более прежнего исполненный решимости поймать виновника этого разгрома и отплатить ему за все.

Над головой уже раздавались крики, грохот – шум, сопутствующий энергичным действиям. По коридору катились два зверя, подскакивая, ударяясь о стены, распластываясь, словно ожившие коврики. За спиной – вонь кала из разоренной лаборатории, мраморный пол запятнан потерявшими смысл и значение анализами. А что там, впереди? Дверь в лабораторию, где содержались животные, распахнута – Джордж наверняка еще там, громит аквариумы, выпускает подопытных крыс, ящериц и жаб, торжествует, как испорченный ребенок, ломающий игрушки своих приятелей. «Давай-давай», – пробормотал доктор сквозь стиснутые зубы, тихонько подбираясь к лаборатории.

Бесшумно, ловко, преследуя свою жертву с яростной и всепоглощающей сосредоточенностью пигмея, вооруженного отравленными стрелами, или австралийца с бумерангом, Келлог прижался к стене и осторожно заглянул в открытую дверь. В лаборатории ничего не переменилось. Свет был включен – вот единственное нарушение, – а все остальное вроде бы как прежде. Слабый запах мочи грызунов – настолько слабый, что обнаружить его мог только доктор с его сверхтонким обонянием. Даже в этот момент он отметил, что надо напомнить Мэрфи о необходимости почаще менять подстилки. Клетки стояли на своих местах на полках. Доктор слышал приглушенную возню, шуршание маленьких лапок и голых хвостов. Он прислушивался, напряженно прислушивался – не раздастся ли топот ног, скрип дверных петель, звон разбитого стекла. Но совершенно внезапно его лица коснулась чужая рука – рука Джорджа сорвала с него очки, проехалась по глазам, по губам, по носу, и Джордж, обойдя его, вырвался в коридор.

– Что, папаша?! – заорал он, повышая голос, чтобы перекрыть дикий визг Фауны и Лилиан. – Тебе все еще нравится физиологическая жизнь? Дерьмом пованивает, вот что я тебе скажу.

Хотя очки были сбиты набок, а нога онемела, доктор попытался схватить врага. Джордж увернулся, легко выскользнул у него из рук и разразился безумным смехом.

– Попробуй поймай-ка! – поддразнил он и кинулся бежать по коридору мимо рычащей волчицы и визжащей шимпанзе. Он скрылся в экспериментальной кухне, как когда-то – сбежавшая из клетки Лилиан. Доктор преследовал беглеца, нога замедляла его движение – колено перестало гнуться, – но он шел упорно и угрюмо. Битва не на жизнь, а на смерть.

И тут наконец судьба проявила благосклонность.

Подволакивая ногу, он вошел в лишенную света комнату и наткнулся на Джорджа. Мальчишка скорчился на полу возле чана с ореховым маслом. Сжимал обеими руками щиколотку и постанывал. Тот самый ненавистный, неисправимый мальчишка, которого он подобрал в подвале. Мальчишка, который не желал вешать куртку на крючок. Мальчишка, издевавшийся над приемными братьями и сестрами, поджигавший дом, отказавший приемным родителям в заслуженном уважении – не говоря уж о благодарности. Мальчишка, которого ничем не пронять. Унижавший, отвергавший, уничтожавший все, ради чего жил Джон Харви Келлог. А теперь он лежит на полу, раненый, стонущий, и хватается за щиколотку.