Кристос Циолкас - Пощечина

Что на это скажешь? — думал Манолис. Он поморщился. Резкий запах табака бил в нос. Что тут скажешь? Он прав на все сто.

Сотирис докурил сигарету и перегнулся через стенку веранды. Потом повернулся к ним:

— Артур, пожалуй, ты единственный из нас, из тех, кто еще остался, до сих пор не упускаешь возможности заняться сексом. Будь я на твоем месте, я не стал бы жаловаться.

Все трое расхохотались.

Танассис внезапно стал серьезным:

— Когда мы последний раз вот так вот с вами общались? Сволочи вы, черти проклятые. Когда — я вас спрашиваю? Почему? Почему мы разбежались?

— Жизнь так сложилась.

— Почему жизнь так сложилась, Сотири?

— Сложилась, и все.

— Это не ответ.

— Мы просто обленились. Заелись и обленились. Вот тебе и весь сказ.

— Так и есть, Танасси, — ухмыльнулся Сотирис. — Маноли всегда был философ. У него на все есть своя теория.

Танассис улыбался:

— Ты прав, Маноли. Мы раздобрели, стали тяжелы на подъем.

Он обнял старого друга, повесил руку ему на шею. Манолис ощутил тяжесть, массивность его тела. Нет, Танассис еще не ослаб. Скоро начнет слабеть, но пока еще крепкий.

— Ты был философ. Ты да еще Димитри Портокалиу. Вас невозможно было заткнуть.

Рука Танассиса сдавливала ему шею. Манолис сбросил ее. Казалось, голова будто ватой набита. Как мог он забыть Димитри? Как могла память так жестоко его подвести? Были Танассис, Сотирис и Тимиос. И еще Димитри. В кофейне, на танцах, на свадьбах, на крестинах. В борделе. В тот вечер они пошли туда впятером. Конечно, их было пятеро. Димитри и Манолис приплыли в Австралию на одном корабле и по прибытии в Мельбурн поселились вместе. Кажется, это было в 1961-м. Они жили в одной комнате на Скотчмер-стрит, в доме немолодой вдовой польки с выпирающими зубами. Красотой она не отличалась, но имела облалденную фигуру, и была блондинкой, настоящей блондинкой. Они оба с ней спали. Димитри, маленький, смешной, с двумя классами образования и поверхностным знанием французского, имел тонкие усики, которые он подбривал утром и вечером. Он стал механиком. Для работы на заводе он был слишком тщедушен. Не его ли однажды чуть не раздавила машина на заводе «ДМХ» [111] Вероятно, имеется в виду «General Motors Holden Ltd» — австралийская фирма по выпуску легковых автомобилей, отделение компании «General Motors» в Австралии. ? Они тогда все жутко перепугались. Где, черт возьми, сейчас Димитри? Манолис содрогнулся. Оперся о стену. Только что на него дыхнула черная смерть.

— Где Димитри? И Георгия? Где они?

Сотирис с Танассисом переглянулись.

Смерть обступала их со всех сторон. Один за другим они, словно кролики, пытались увернуться от охотничьей пули. Что такое человек? Жалкое ничтожество. Во всяком случае, на закате жизни.

Но Димитри и Георгия Портокалиу не умерли.

— Они теперь на люди не выходят, — ответил ему Танассис. — Ты слышал, что случилось с Янни?

Манолис пытался вспомнить. Сын, единственный ребенок. Боялись, что Георгия умрет при родах. Она потеряла много крови. Так это было? Коула бы вспомнила. И точно ли, что Георгия больше не могла иметь детей?

— Нет. И что с ним случилось?

— Его убили. Десять лет назад. Средь бела дня. Прямо возле его дома в Бокс-Хилл [112] Бокс-Хилл — пригород Мельбурна, находится в 14 км к востоку от центра города. . Пуля в голову, и нет больше молодого парня.

Манолис, сам того не желая, невольно трижды перекрестился:

— За что?

Танассис молчал.

— Наркотики, — ответил Сотирис.

— Неизвестно.

— А какая еще может быть причина, Танасси?

— Деньги. Секс. Все что угодно.

Сотирис покачал головой:

— Нет, это мафия, бандиты. Спланированное убийство. — Он посмотрел на Манолиса. — Так ты не слышал об этом? Все газеты писали.

— Возможно, я тогда уезжал. Был в Греции.

— К черту! — Танассис опять прицелился и швырнул к забору очередной окурок. — Неважно, по какой причине, будь она проклята, это — трагедия. Никто не заслуживает насильственной смерти.

Погруженные в свои мысли, мужчины побрели назад в дом. Манолис мало что помнил о Янни, сыне Димитри. Малыш Джонни — кажется, так его называли? Его щеки и руки всегда были измазаны в грязи. Мальчик любил полазать, был шустрый, проворный. Помнится, как-то Эктора изо всей силы пнул футбольный мяч, так что тот упал на крышу дома, где жили итальянцы. А Малыш Джонни вскарабкался по стене, ухватился за свес крыши, раскачавшись, бесстрашно забрался на крутой черепичный скат и схватил мяч, чудом остановившийся на плоском участке крыши старого дома. Синьора Уччелло с криком выбежала из дома. Сначала она была в ярости, потом пришла в ужас, испугавшись, что Янни может упасть с крыши. Она разразилась дикими воплями, сбежались другие матери. У него самого тогда сердце замерло. А его сын, затаив дыхание, с раскрытым ртом наблюдал, как его друг тянется за мячом. Мальчик схватил мяч одной рукой и торжествующе улыбнулся стоявшему внизу приятелю. Гектор! Я его достал. Эктора с облегчением перевел дух. И сам он тоже. Синьора Уччелло начала по-итальянски бранить Янни, спрыгнувшего с крыши. Георгия подбежала к сыну, крепко его обняла, а потом, разжав объятия, отвесила ему оплеуху. Пораженный мальчик удивленно таращился на мать — его губа начала кровоточить, — а потом выронил мяч и заревел. Манолис помнил, как Эктора, съежившись от страха, бежал за ним. Не бойся, сынок, сказал он ему, тебе ничего не грозит. Это было невероятное ощущение: маленький сын цеплялся за штанину его брюк, прятался за его рослой крепкой фигурой, спасаясь от истеричного гнева перепуганных женщин. Давно это было, Эктора ему тогда еще и до пупка не доставал. Очень давно жил на свете маленький Джонни Портокалиу с грязными щеками и торжествующей улыбкой на лице. Теперь он мертв, обглодан червями и личинками. Вот вам свидетельство непостижимой чудовищной жестокости Господа. Он, Манолис, жив, а Малыш Джонни мертв.