Кристос Циолкас - Пощечина

Она ничего не чувствовала. Нет, не совсем так. Она испытала облегчение. Она оказалась права: он никогда ей не доверял. Он знал, что она представляет собой на самом деле.

— Да, обещаю, — ответила она.

— Вот и хорошо. Утром я пригоню сюда твою машину. Ключи оставлю в почтовом ящике. — Билал затушил сигарету, взял свои ключи и, не сказав больше ни слова, удалился. На протяжении долгого времени она сидела не шелохнувшись. Потом подошла к холодильнику, достала бутылку вина и налила себе еще один бокал.

Она была шлюхой. Превратилась в шлюху после того, как их бросил отец и они потеряли дом. Ей было шестнадцать. Девочки в школе перестали с ней разговаривать. Не все сразу, и даже не демонстративно. Они просто не стали приглашать ее к себе, и никто из ее школьных друзей не пришел посмотреть ее новую квартиру. Сказали, что это очень далеко, все равно что за тысячу миль от их побережья. Вот тогда-то она и узнала, что такое деньги, поняла, что деньги — это все.

Она им отомстила. Спала с их парнями, с их братьями. Спала с их отцами. Она продолжала блудить и в новой школе, в государственной школе, где было полно парней, готовых с ней поразвлечься. Она трахалась и трахалась; однажды вечером отдалась сразу семерым. Тогда она сильно порвалась, истекала кровью. Все в новой школе знали, что она собой представляет. Новенькая была шлюхой.

Одна лишь Айша ее защищала. Как же она жалела, что Айша не вышла замуж за Эдди. Но, разумеется, Айша была слишком хороша для Эдди. Айша ее защищала, познакомила ее с Анук. Она с благоговением взирала на старших подруг, рисовавших ей жизнь за пределами Перта и пустыни, вдали от ее океана, советовавших ей бежать из болота, в котором она жила. В их присутствии она никогда не распускалась. Она прятала от них свое истинное «я». Потом они обе уехали, отправились на восток, в Мельбурн, и она осталась одна. Познакомилась с Цюи. Ему было всего тридцать пять, но для нее он был почти старик. Он был ей отцом, возлюбленным, ее любовником-бизнесменом из Гонконга. Цюи заботился о ней, стал первым человеком, который покупал ей вещи. Она перестала спать с другими парнями. Она стала шлюхой Цюи. Потом он уехал. Без предупреждения. У нее не было ни его телефона, ни адреса, она даже не знала его фамилии. Он просто исчез. Она ему надоела. Цюи знал, какая она — видел ее насквозь. Люди, которых она любила, понятия не имели, какая она, кем была. Айша не знала, Гэри не знал, Анук. И Хьюго никогда не узнает. Она была той, кого разглядел в ней Билал. Он всегда видел ее насквозь. Так же, как и ее мать. Ты потаскуха, Розалинда. Дрянь, отребье. Ты — шлюха.

Нет. Она — мать. Казалось, нужна целая вечность, чтобы встать со стула. Но она заставила себя встать. Заковыляла по коридору, открыла дверь в спальню и рухнула на постель рядом с Хьюго. Мальчик проснулся в слезах. Она обняла его крепко, так крепко, что буквально слилась с ним. Все хорошо, Хьюго, плохого дяди больше нет, плохой дядя больше нас не обидит. Повторяя это снова и снова, она заснула вместе с сыном.

На следующее утро она обнаружила мужа мертвецки пьяным на полу в гостиной. Ее чуть не стошнило от его вони: он обделался в штаны. Она подняла его, дотащила до ванной. Там сняла с него грязную одежду, выкупала его и уложила в постель. Потом накормила Хьюго, позвонила начальнику Гэри, сказала ему, что ее муж болен и не сможет выйти на работу. После повела Хьюго в парк, покачала его на качелях. Когда они вернулись, ее автомобиль стоял у дома, ключи от него лежали в почтовом ящике. После обеда она позвонила на мобильный Айше, и, когда подруга стала ее утешать, она расплакалась. Ему это сошло с рук, Айша, он вышел сухим из воды.

Гэри, раскаивающийся, виноватый, не притрагивался к спиртному до пятницы. В субботу вечером она запекла рыбу и поджарила картошку для Хьюго. Когда они смотрели фильм «Вилли Вонка и шоколадная фабрика», позвонила Айша. Она сообщила, что Шамира с Билалом выиграли аукцион и теперь дом в Томастауне принадлежит им. Они выиграли, дом их.

— Я так рада, — выпалила в трубку Рози и, хотя Айша не могла ее видеть, широко, лучезарно улыбнулась. — Я так рада за них, — повторяла она. — Так рада.

Это ужасно, просто ужасно, думал он, глядя на черно-белую фотографию. Такой молодой — и умер. Парню было всего тридцать два года. Он поправил на лице очки, прищурился, посмотрел на короткий некролог рядом с фотографией. Стефанос Хаклис, тридцати двух лет, любимый сын Пантелиса и Евангелики Хаклис. Наш ненаглядный любимый сынок. Отпевание будет проходить в церкви Богоматери в Болвине [102] Болвин — пригород Мельбурна, расположен в 10 км к востоку от центра города. . Ни жены, ни детей. Ни слова о том, чем была вызвана его смерть. Манолис вновь впился взглядом в фотографию. Молодой парень лениво улыбается в объектив; аккуратная короткая стрижка, как у солдата. Должно быть, снимок сделан на свадьбе или на крестинах. Видно, что парень чувствует себя неловко в пиджаке, тесной сорочке и галстуке. Такой симпатичный мальчик, и умер, не успев стать отцом. Ужасно, когда умирают молодые.