Гурам Дочанашвили - Одарю тебя трижды (Одеяние Первое)

— Сколько вас всех...

— Шестьдесят восемь, конселейро, — сказал Жоао Абадо.

И конселейро еще дважды закинул сеть, потом отсчи­тал потребное количество рыбы, остальную кинул обрат­но в воду.

— Каждому полагается по одной, — сказал он.— Отныне все будет делиться поровну между всеми — и детьми, и взрослыми.

— А что делают жагунсо с тем... брошенным к ним?

— Сначала убивают.

— А потом?..

— Не знаю... Ничего не знаю, Доменико, — доктор отвел глаза. — Люди много чего говорят, да язык без ко­стей. Поговорим о чем-нибудь другом...

— А кто стоит над этими жагунсо?

— Мичинио, мой Доменико.

Орава солдат, согнувшись в три погибели, напрасно тщилась что-то выискать на песке, двести их было. Нехо­тя, лениво шарили, запуская руки в песок, — ныла спи­на, — копошились на карачках, иногда стукались голова­ми и не чувствовали, до головы ли было — из пестрой палатки, развалясь на боку, за ними грозно наблюдал лейтенант Наволе, укрытый от палящего солнца, а у вхо­да в палатку с широким ярким зонтом в руках торчал капрал Элиодоро и тоже следил за шарившей в песке бригадой.

— Нинчего не понимаю, совсем нинчего, — сказал надзиратель Наволе, припадая к здоровенной кружке. — Пончти все нпрондункты инзвели, а на нсленд енще не нанпали.

— Истина глаголет вашими устами, мой лейтенант, — услужливо поддержал его капрал Элиодоро и указал зон­том: — И мы как раз тут, у каатинги, потеряли их след. А через каатингу они не прошли бы.

— Нчто нты думаешь?..

— Должен иметься потайной ход... под землей, не будь хода, почему бы именно тут терялся след, спраши­вается, и возле каатинги костей нигде не видать, и плен­ника того, одного, тоже у каатинги потеряли. — Капралу не терпелось блеснуть умом, зачастил: — Правда, поражает то обстоятельство, что шест везде одинаково погружается в песок, и все же, не сомневаюсь, нападем на ход, мой лейтенант...

— Малость понренже, помедленней нговори,— поморщился лейтенант Наволе. — Ни нчерта не нпонял...

— Ход, говорю, мой лейтенант, где-то тут, многоле­тия великому маршалу.

— Мнонголентия...— пожелал и Наволе, погружаясь в раздумье, — Нкто нзнаент, нканк сонскунчилась по мне моя сманзливая Сунзи! Менчтаент, нждент.

А в далекой Каморе Сузи в самом деле мечтала о му­же — сидела скучная, говорила, зевая:

— Эх, хоть бы мой гнусавый Наволе был тут...

— На кой черт и какого дьявола сдался он тебе, ду­шечка? — поинтересовался бравый полковник Сезар, но не у Сузи — у спесивого предка на портрете.

— Только рискованную любовь признаю... — пояс­нила женщина, нежно обрывая лепестки с большой белой розы. — А какой риск в нашей любви и связи, если муж мой рыщет где-то у черта на куличках.

— Зато Стелла рядом, душечка моя, — обворожитель­но утешил бравый полковник, глядя теперь на люстру.

— А-а, брось, Стелла, Стелла... — отмахнулась Су­зи, — Дура она, неопасна.

— Ах да, Наволе твой кладезь ума, — оскорбился полковник.

А здесь, на подступах к каатинге, Наволе на четве­реньках заставлял ползать солдат да поглубже втыкать шест в песок.

— А нздорово унконконшили мы нтех — двух не­мых!

— Кого, пастухов? — просиял Элиодоро. — Да здоро­во, мой лейтенант! Здорово их устрашили, ха-ха-ха, пальцем не посмели шевельнуть.

— Ндронжали, нканк нбундто нзлы были на нас...

— Верно, верно, — Элиодоро хлопнул себя по бе­дру. — Струхнули, а братец их... как же его... тьфу — где он тут в списке... вот, Пруденсио, ушел, улизнул, ушел со всеми...

— Всенх нперенбьем, — уверенно пообещал Наволе и опять поскучнел. — Энх, моя Сунзи, нждент, наверно, нканк!..

Разрастался Канудос — возникали новые дома на бе­регу реки, прибывали новые люди; с младенцами на ру­ках, с суровой верой в душе, смущенно входили в за­ветный, желанный город; шли люди из Города ярма­рок — по зову души, шли из северных селений, задум­чивые, молчаливые; несли неведомый сертанцам карто­фель в больших, гнувших спины мешках, приходили семьями и в одиночку — покинувшие, покинутые... По­явился в городе и свой кузнец, разрастался Канудос, сно­ва и снова месили глину, на опаленных солнцем руках белела налипшая глина, и всех встречал — принимал Жоао, неколебимо верный своим обязанностям, разло­жив на колене бумагу, он хмурил и без того угрюмое ли­цо, настраивая прибывших на строгий лад, но никакой нужды в этом не было — люди вступали в глинобитный город смущенные, растерянные... А однажды ранним утром такой заявился тип, такой...