Кеннет Харви - Брад

Щен нахмурился.

— Да уж, повезло так повезло.

Он стал мрачно отдирать с бутылки этикетку. Вся его уверенность мгновенно испарилась.

Убийца уже разглядывал Брада.

— Ага, так это ты, значит. Тот самый невинный, которого виновным объявили. Знают ведь небось, что прокололись. — Он закашлялся, подавив приступ горького смеха, и сердито продолжил: — Поняли, значит, и отпустили. Они, вообще, милые ребята. Щедрые. Раз невиновен — на всю жизнь невиновен. Ты должен был стать мной. Но не стал. У головоломочки-то еще кое-какие детали есть. И никак ты в них не попадаешь, — убийца постучал себя пальцем по щеке.

Перед ним вдруг возникла бутылка пива. Ее поставила на стол рука со свастикой, убийца поднял голову.

— Это от заведения, — пояснил Моно и похлопал гостя по спине. — Спокойствие, главное — спокойствие! Ладно?

— Спокойствие, значит, — повторил убийца. Его ледяной взгляд скользнул по сидящим. Убийца поднял бутылку, словно чокаясь со всем баром. Моно нехотя вернулся к стойке, а посетители к своим разговорам.

— Таких как мы им взаперти не удержать. Верно говорю? — Убийца обращался только к Браду. — У нас дух боевой. Вдохнули побольше воздуха и просочились через прутья. Я как-то сон видал, будто мне все это приснилось. И летали там, во сне, семь душ. Семь душ, которые я у других украл. Они ведь все со мной. Так что никаким фараонам с нами не справиться. Кто-нибудь из нас обязательно выберется и остальным путь откроет. Мы ничего, ладим. Славная компашка. — Убийца провел пальцем по вздутым венам на руке. — Вот они текут. Кровушку мою впереди себя толкают.

Он молниеносным движением схватил бутылку, чуть не до половины засунул себе в глотку, забулькал, подавился, но пиво проглотил. Через секунду бутылка вернулась на стол.

— Извини, ласточка, — подмигнул он Джой и тут заметил шрамы у нее на лице. — Да, тонкая работа. Но без души. — Убийца хлопнул в ладоши и запрокинул голову. — Трагедия! Трагедия! Трагедия! — Он дернул плечом и снова повернулся к Браду: — А тут еще ты сидишь. Нате вам, живой пример. Пример того, что мы друг с другом творим. Пример того, как мы на свободу рвемся. Ты был мной. А теперь? Да ты погляди на себя. Сидишь тут. Выбрался. Из меня выбрался. Соображаешь, что это значит? — Он скрипуче рассмеялся, и вдруг настроение его резко переменилось. Убийца оглядел своих собутыльников. — Думаешь, ничего не было? А ведь ничего — это все. Так я думаю.

— Бедный, бедный твой братишка, — сказал желтозубый и слегка отступил, чтобы Джим мог разглядеть языки пламени, насладиться пляской искр.

— Квейгмайер, — прошептал адвокат уже в третий раз, словно стараясь понять значение этого слова.

— Вишь, какое местечко для застройки освободилось. — Квейгмайер внимательно разглядывал Джима, как разглядывают только что сделанную покупку. — Я уж и на ферму съездил. Приглядеться, так сказать. Хороша стройплощадка, хороша! Оно, конечно, переделать кое-что придется. — Его губы скривила злобная усмешка — Многие нынче как думают? Раз красота — так и трогать не смей. Но нам-то с тобой что дураков слушать? Слюнтяи они, одна экология в голове. Потому и живут, как моль в комиссионке. Смелости в них нету. Один стыд. Все стыдятся — за народ, за землю. — Квейгмайер укоризненно покачал головой. — Как это у старика Дарвина. Хочешь жить — умей вертеться! Это ж целая наука, Джимми! Эволюция называется.

Мимо провезли каталку с накрытым телом. Квейгмайер ухмыльнулся, он прямо чувствовал, как мертвец проезжает сквозь него, будоражит внутренности. Джим смотрел вслед санитарам.

— Увезли братишку-то, увезли. В совочек собрали и увезли. Тебе бы всего на пару минут раньше прийти. А это не он. Это который за ним полез. Братишка — в огонь, а этот — следом. Р-раз! И оба, как свечки! Так быстро! Так быстро! Знаешь… — Квейгмайер бросил на каталку восхищенный взгляд. — Этот так кричал! Не то что братишка. Тот молча горел. И такой у него, братишки то есть, вид был, будто он домой к себе вернулся.

— Вы… видели? — ошеломленно спросил Джим.

— Куда там, Джимми! Это мне девчонка одна рассказала. Лежала вот тут, у забора. Вижу, говорит, парень в пекло идет, а сделать ничего не могу. Бедная, бедная! Забор-то высоченный, как тут переберешься! Так и не перебралась. Ведь всю жизнь терзаться будет. Кошмары замучат… Вы полагаете, мой друг, что заборы предназначены лишь для того, чтобы никого не выпускать? О, как вы заблуждаетесь! Неужели вам не приходило в голову, что они еще и не впускают? Их строят, чтобы отделить добро от зла, чтобы оградить мечту. Ужасно, ужасно, мой друг. Я-то знаю, поверьте. И ужас этот живет в огне. И подобно огню колышется над нами. Что нас пугает? Что завораживает? Разве можно знать это наверняка?