Хуан Марсе - Двуликий любовник

— А что они сейчас делают, сеньор Томас? Где они? — спрашивала девушка, повернувшись вполобо­рота к старику.

— Похоже, какой-то праздник, — неохотно отвечал сеньор Томас, продолжая свое занятие. — Что-то вроде того.

— Ну, а он что? С кем он сейчас?

Старик ворчал, едва поднимая глаза на экран — фильм его не интересовал, — и отвечал вяло и неохотно. Это был опрятный толстяк с седыми волосами ежи­ком и глазами навыкате.

Марес постоял на пороге, наблюдая, как старичок что-то мямлит, пытаясь передать словами быстро сме­няющиеся сцены фильма. В какой-то момент девушка почувствовала присутствие Мареса и замерла, чуть по­вернув к нему голову. Но деревянный голос главного героя околдовал ее, и она, казалось, не в силах была оторвать свое внимание от экрана.

Сеньор Томас продолжал старательно скручивать папироску. Внезапно Мареса охватило необычайно приятное ощущение, что время в этом доме останови­лось.

— Какой он, сеньор Томас? Как он выглядит? — спросила девушка с робкой улыбкой. — Пожалуйста, опишите мне этого человека.

Старик сердился, что его дергают и отвлекают от самокрутки, которую его дрожащим рукам никак не удавалось свернуть, и бормотал что-то невнятное: «Славный парень, симпатичный».

Фанека, никем не замеченный, прислонился пле­чом к дверному косяку и заговорил, смягчая свой силь­ный ЮЖНЫЙ выговор:

— Этому человеку лет тридцать пять, он смуглый, у него усики и ямочки на щеках. Очень элегантный. Он насмешливо улыбается краешком рта, и у него чуть поднимается бровь, когда он смотрит на женщин. На правом глазу у него черная повязка, он красавец. Жен­щины, которые вьются вокруг него, очаровательны, но ни одна не сравнится с тобой, детка.

Кармен сидела не шелохнувшись, затем, не повора­чивая головы, сказала:

— Спасибо, сеньор,— и спокойно принялась слу­шать фильм дальше.

Фанека улыбнулся своему собственному призраку, повернулся спиной к телевизору и направился к двери, ведущей на улицу.

9

Из пансиона он вышел совсем ошеломленный. Спус­тившись на улицу, он почувствовал, что одна нога его не слушается. «Если я не остановлюсь, у меня закру­жится голова и я потеряю сознание, — подумал он. — Надо бы сбегать домой и вытащить из зеркала этого дебила Мареса». Последние ночи на улице Вальден опустошили его, изнурили бессонницей и воем сирен «скорой помощи», этих предвестников одиночества и смерти.

Он взял такси и спустя полчаса очутился дома. На кухне он нашел записку приходящей уборщицы, напо­минавшей, что он должен купить швабру и жидкость для мытья окон. Он снял пиджак и черную повязку, но еще долго держал левый глаз закрытым. Одного глаза ему вполне хватало, чтобы оценить всю глубину свое­го несчастья. Он включил телевизор, шел тот же фильм, который Кармен слушала в пансионе: герой за рулем роскошного автомобиля с откидным верхом, волосы развеваются на ветру; она обхватывает его шею руками и прижимается к его губам горячим поце­луем; целуясь, он закрывает глаза, рискуя разбить свой автомобиль вдребезги: так хрупко счастье! Кто расска­жет все это слепой Кармен, кто поможет ей увидеть это?

Ему стало душно, и он распахнул окно в ясную зве­здную ночь. Плитки тихо падали на огромную, невиди­мую в темноте сетку: с каждым днем его дом становил­ся все более обшарпанным и неприглядным. Вдали мерцали огоньки пригорода Эсплюгес, шоссе казалось пустынным. Дымили далекие, едва различимые трубы предместий; ночь обливалась изнуряющим тяжелым потом, воздух был неподвижен, мучительно хотелось вырваться из плена самого себя и передохнуть. Рассе­ять эту гнетущую тьму, развенчать обман ночи мог только дерзкий зеленый глаз Фанеки. Карнавальный костюм и амнезия — вот единственно верный путь... Марес чувствовал, как над ним вновь грозно нависла тяжесть одиночества и отчаяния.

Он сделал себе пюре из пакетика, поджарил котле­ту и сел ужинать, не переставая размышлять и прики­дывать: Норма запросто могла так никогда и не по­явиться в пансионе, может быть, страсть к такого рода приключениям давно покинула ее, ведь ей было уже тридцать восемь, и романтичные чарнего вряд ли сво­дили ее с ума, как прежде, и она довольствовалась сво­им постоянным любовником, этим никчемным ката­лонцем. Но с таким же успехом она в любой момент могла прийти — через неделю или через пару дней, кто ее знает; в любом случае он должен быть начеку. Вый­дет по-моему или нет, думал он, понадобится месяц. Восемьсот песет в день — получается двадцать пять ты­сяч ежемесячно. Это только за проживание в пансио­не. Плюс расходы на еду, такси, выпивку... Так или иначе, у меня есть кое-какие сбережения, а если этот козел Марес одолжит мне свой аккордеон, будет более чем достаточно.