Ника Созонова - ...Это вовсе не то, что ты думал, но лучше

Акела закончил рассказывать, а я еще минут пять подвывала. Вытирая выступившие слезы, заметила:

— А мне дядю этого жалко. Он ведь после этого случая наверняка импотентом сделался!

— Сам виноват — нечего такой дурной вкус иметь! Да и вообще, переодетого мужика от бабы отличить легче легкого. Так что мужик был клиническим идиотом. Ладно, пошутили и хватит. Пойдем-ка домой — за гитарой, и в родную 'Трубу'. А завтра еще пообщаемся.

— О-ки. А где мы? Ты знаешь, как отсюда добираться до Хижины?

— Сестренка, разуй глаза.

Я послушно разула органы зрения. мой хитрющий братик умудрился тихой сапой, под свой рассказ, подгрести меня почти вплотную к дому. Вот и спина Федор Михайлыча виднеется в отдалении, и колокольня Владимирского собора. Ну, пройдоха…

В этот день я позволила себе не работать, не 'аскать'. Просто бродила по городу, по любимым местечкам и незнакомым закоулочкам. Вдоль Исаакия, мимо Манежа, по Новой Голландии… сквозь весь Васькин остров… вдоль речки Смоленки, петляющей, совсем не питерской, таинственной от соседства с кладбищем… К ночи забрела во дворик Кунсткамеры: запомнилось со слов Спутника это место, как одно из тех, где любит бывать Дух Питера в своей страшненькой ипостаси.

Никого там конечно не было — только восемь каменных истуканов и один пустой постамент. Прежде я не бывала здесь, но кое-что слышала: скажем, мифическую историю о сотруднике музея, у которого сын умирал от рака. Будто он окропил ацтекских божков своей кровью, и сын выздоровел. А однажды их якобы выкопали и хотели куда-то переместить, но за ночь во дворике высохли все кусты и деревья, и божков срочно водворили на место. Еще говорили, что это не настоящие божки, а их бетонные копии (что звучало правдоподобно: подлинную древность давно бы сперли), но магическая мощь все равно присутствует.

Я размышляла какое-то время, не последовать ли примеру того сотрудника: надрезать руку, поделиться кровью — ну, хоть с той симпатичной тетушкой с двумя веретенами, или с пузатиком с веселым черепом и пристальными глазами, или с клыкастым и щупленьким. И попросить их… о чем? Чтобы исчезла опухоль? Чтобы я стала богатой и успешной? Но ведь это ацтекские божества. Чужие, злобненькие. Тому клыкастому на его родине, кажется, приносили в жертву свежеободранную человеческую кожу. Вряд ли эти ребятки ничего не потребуют взамен. А потребовать с моей жалкой персоны особо нечего — душу, разве что. Да еще — болтовню со Спутником. Да красивые сны…

Нет уж. Обойдемся без чужеземной магии…

В Хижину я вернулась около трех ночи. Стучаться, вернее, барабанить в дверь 'рогами и копытами' пришлось порядочно. Наконец выползла сонная Вижи, велевшая пробираться на свое лежбище как можно тише, так как все давно спят. Минут десять я безуспешно пыталась отыскать себе спальное место, в итоге пришлось довольствоваться креслом на кухне и чьим-то длинным плащом вместо одеяла.

Я глубоко вздохнула, поудобнее устраиваясь на своем коротком ложе, и нырнула…

Как же тут было темно! Абсолютная тьма. Она, казалось, просачивалась сквозь поры и окрашивала мои внутренности в цвет угля. Сдается, меня опять наказывали. За что? За невинные посиделки в кругу ацтекских божков?

— Эй, але, что за фигня? Кто напоил монтера? Дышать темно, и воздуха не видно. Срочно требую света! Света, света, света!..

— Привет, маленькая. Что ты так раскричалась? Кажется, я уже говорил насчет не восстанавливающихся нервных клеток. Сейчас будет свет!

Послышался щелчок, и прямо передо мной материализовалась свеча с крохотным язычком пламени. Ее держали узкие ладони, одна — в шелковой белой перчатке, другая — в бархатной черной. Оранжевый ореол высветил и знакомую фарфоровую маску.

— Что это за комната страха? Где мы, о надоедливейший из всех моих кошмаров?

— В мертвом мире. Я решил показать тебе место, которое стало ничем, хотя раньше воплощало собой полноту бытия.

— Вот так всегда! Ты решаешь мне что-то показать, а потом я мучаюсь приступами хандры. Я все больше склоняюсь к мысли, что ты — мое кармическое наказание, призванное истязать за грехи.

— Все может быть, маленькая. Я уже слышал сегодня несколько гипотез на свой счет. Некоторые меня искренне порадовали. Чего стоит хоть это: 'В нем нет ничего человеческого, но при этом он самый человечный из встреченных мной созданий'. Какая глубина, какой полет мысли!

— Подслушал чужой разговор, а потом еще имеешь наглость иронизировать над его содержанием?! Ах ты, скотина!