Станислав Родионов - Избранное

— Ты, Паша, большой дурак, — поприветствовал я друга.

— Дурак, зато голова целая, — согласился он.

— У дураков-то головы самые крепкие, поэтому в них умным мыслям и не пролезть.

— Почему же я дурак? — заинтересовался Паша.

— На мой банкет по случаю шести десятков не приехал. Закусок и напитков было от пуза. А сейчас прикатил. Ну?

Отвечать Паша не захотел, а из-под халата выпростал сумку плетеную, громадную — их после войны делали. Оглянувшись по-воровски, начал заталкивать под кровать банки стеклянные с домашними соленьями-вареньями, что распорядком сурово запрещено. Значит, так: мед пчелиный, гречишный, со сгустками; грибки маринованные, челыши, новорожденные, где шляпка с ножкой почти слита; огурчики крепкие, величиной с мизинец; варенье брусничное, как огонь в банке; и мешочек чеснока — головки с кулак.

— И верно глупый, — подтвердил я, глянув под кровать.

— Бутылку настойки, Анной тебе присланную, у меня внизу отобрали.

— Ну а поросячья туша где?

— У бабуси в ерунде! — огрызнулся он. — Лучше скажи, за что тебя.

— За справедливость, Паша.

— Небось опять на рожон попер?

— Нам рожон не страшон.

— Ты мне филидристику не разводи!

Глядим мы друг на друга с притаенной улыбкой. Не знаю, какие мысли в Пашиной голове, но, видать, те же самые, моим подобные. А мои все о том: копить друзей надобно всю жизнь, с детства, с юности. Да это всяк знает. А знает ли всяк, что друзей не только копить, но и экономить надо, как хорошая хозяйка экономит денежки. Поскольку друзья в жизни растрачиваются. Куда? Уходят, умирают, перерождаются в недругов…

— Небось с работы отпросился?

— Буду я из-за тебя… Дела привели.

— Какие?

— Костюмчик приобресть. Мария вот поможет.

— Чего там помогать? Пойди да купи.

— Тут филидристика такая… Мужеские велики, ребячьи малы.

— Паша, у тебя ж был хороший костюм.

— Он того, от долгого висенья сивым стал.

— Да зачем тебе костюм-то? Ты ж мне доказывал, что в деревне он ни к чему.

Тут Паша заегозил, как винт не в своей резьбе. Смущается, будто пакость какую сотворил да и был пойман. Ага… Нюру, соседку, он упомянул, бутылку от нее привез, а минус на плюс даст семейный союз.

— Женишься, что ли? — спросил я прямиком.

— Тьфу! — Паша чуть ли не натурально плюнул себе под ноги. — Да мне шестьдесят!

— Тогда зачем новый костюм?

— Вызывают в исполком, понимаешь ли…

— По какому поводу?

— Да орден надумали вручить…

И Паша стал заглядывать под кровать, будто стеклянные банки пересчитывал, — хотел свое лицо от белого света упрятать.

— Какой орден-то?

— Металлический, какой…

— Спрашиваю, какого достоинства?

— Трудового Красного Знамени.

— За что?

— За поросят.

Понял я наконец закавыку — получил мужик орден, а вешать его не на что: все недосуг было костюмчик приобресть.

И тут меж нами слепая полоса легла — он свой взгляд от великого смущения прячет, а мой взгляд от великой радости затуманился. Когда же Паша все-таки посмотрел на меня да увидел блестки на щеках, то вскочил и плетеную свою кошелку сгреб:

— Да иди ты к хренам!

— И ты к ним, — улыбнулся я сквозь блестки.

— Завтра вместе с Марией еще забегу…

И он потопал, хлобыща, — видать, сапоги не его размера.

Да простит меня Мария, но любовь меж женщиной и мужчиной все ж таки имеет свой, всем известный интерес — не на пустом месте зарождается. Родительская любовь, детская, прочих родственников идет от природы, как бы врожденная, что подтверждает жизнь зверей. А вот дружба, особенно мужеская, имеет цену в себе самой — ни природа ее не скрепляет, ни выгода. Нам с Пашей друг от друга ничего не надо — были бы мы живы да встречались бы почаще…

— За поросят орден дали? — удивился сосед. — Я на узловой-сортировочной двадцать лет отработал, а только медаль.

— Поросята у него не простые.

— Без пятачков, что ли? — потешался сосед.

— Ты работаешь на узловой, а его комбинат, может быть, самый крупный на европейской земле. Чтобы пройти к поросятам, надо специальный пропуск, белый халат и резиновые калоши, которые полощут в особой жидкости. Паша кнопку нажал, и поросячий обед по трубам бежит. Кухня — что домна. У директора автомобиль с телефоном… Вот тебе и пятачки. А Паша этот комбинат и строил, и работает там, считай, с послевоенного времени. А между прочим, мог в город сбежать или на пенсию выйти.

От таких длинных речей в моей голове поплыли волнистые помехи. И подрегулировать нечем. Глаза закрыл — они вроде бы и улеглись. Нет, не мягким меня долбанули. А коли насмерть бы? Хороша была портянка, да сносил ее Иванка. Помер бы за милую душу.