Анатолий Елинский - Рассказы

Однажды летом приезжает на своей «копейке», пьяный и счастливый:

— Писец, за руль сядь! Я ментов боюсь, а через час ехать надо!

Оказалось, Шура познакомился и договорился о свидании с девушкой, «она не красавица, но из неё такой секс сочится!»

Девушка Лиля ждала Шуру на кольце «Калинина — Северо-западный», сидя на бетонном бордюре.

Из девушки сочился нелеченый триппер, скука, мужская невостребованность.

Заурядная бичовка лет двадцати двух — прямая и плоская, как квитанция, без груди, талии, задницы, в чёрном платье-мешке, косоглазая и беззубая. На голове розой ветров топорщились грязные волосы. Увидев подъехавший жигуль, стала бойко притоптывать тощей ногой с коленной чашечкой выдающейся формы. Из стоптанных босоножек торчала сорок четвёртого размера ступня: синели разбитые ногти.

Трудно Писецкого удивить, но он безмолвствовал в течение минуты.

Парочка устроилась на заднем сиденье. Лиля стала щебетать. Судя по тематике и словарному запасу, мозгов у неё было не больше, чем у кильки в переносице.

Галантный Шура купил белое вино, персики и черешню. И алую розу даме.

Писецкий доставил их на съёмную квартиру и уехал.

Пригнал машину по телефонному звонку в полдень следующего дня.

Шурик был молчалив и скучен, а барышня порхала по квартире между развешанных влажных простыней. И запах: утро в пионерском лагере. Выяснилось, что ночью сочащаяся сексом Шурика обоссала.

— Давай, собирайся, — сказал ей Шура миролюбиво. — Нам ехать нужно. У нас дела.

— Ой! — обрадовалась Лиля. — А можно, я с вами покатаюсь?!

— Нет! Это мужские дела, понятно?!

По пути до улицы Калинина в салоне было тихо, а Писецкий за рулём ловил изумлённые взгляды водителей и пассажиров из авто и автобусов — на заднем сидении Лиля орогенитально любила Шурика.

Её высадили на кольце. Она у Шуры денег попросила. Взаймы. Рублей пятьдесят. Шурик не дал. Они уехали.

Лишь через полчаса Шура, скушав литр пива, нарушил обет молчания.

— Зато как она сосёт! — сказал он, важно выставив палец…

Возвращалась Луиза, изгоняла Шуру. Шура забирал вещи и жил в машине. Писецкий звонил:

— Луиза! Здравствуй. Не помирились?

— Ушёл, — злорадствовала та, — вещей сгрёб два пакета… Только щётку зубную оставил…

— Это чтобы был повод вернуться? — предполагал Писецкий.

— Да нет. Просто он ею редко пользуется…

…По всему выходило, что бензина в Шурике оставалось чуть. Но нет. Писецкий принёс дымящиеся пельмени и застал друга на полу, за просмотром мультика про сестрицу Алёнушку. Шура лил в себя ужасное пиво из пластика и скрипел зубами — душили пьяные чувства.

— Что, жмут?

— Нет, милый. Глисты…

— Шура, поешь. Что за детская застенчивость. Ведешь себя, как герой Шипки.

Шура отозвался горестно: — Да-да, вся жизнь — ошибка…

— Прекрати. Ты же только что мне говорил, что надо жить здесь и сейчас! Говорил?

— Говорил… Писец, а поехали в аэропорт, посмотрим на самолёты. Я люблю на самолёты в аэропорту. Сидишь в такси с бутылкой водки, а они взлетают… Знаешь, я ведь жду, когда полетят на Марс. К две тыщи семисят пятому наши на Марсе вовсю барражировать будут… А давай на рыбалку поедем? Помнишь, как прошлой весной?

…Если честно — забыть хотелось. Да, год назад. Недели две, как Таня и дочь улетели. Пустое шоссе, шесть утра. В багажнике бур, два кана — будут вместо стульев. Штурман Шура пьёт дежурное пиво. Не поймаем ни хрена, конечно. Да это и не важно.

Озерцо под слежавшимся снегом, старых лунок ни одной: и это знак! Писецкий сейчас со спокойной совестью вернулся бы в город — и спать. Но Шура уже сверлит — шнек медленно уходит в пропитанный влагой апрельский лёд. Идущая по тропинке через озеро тётка здоровается: зря это, парни. Ещё осенью сетями повыловили. Нет, никого не было. Всю зиму.

Из дырки во льду несет затхлостью и гнилой травой. Зарывшись в ил, дремлют на дне уцелевшие карасики. Над ними редкий слой задохнувшихся окуней. Потом полметра нечистой воды, метровый лёд и Писецкий в маминых валенках. Сидит на кане, играя мормышкой в лунке. На леске белёсой сопелькой замерзла вода. Ловить здесь — всё равно что проводить перекличку в морге.

Лёгкий морозец, дятел играет деревянной трещоткой, синички распелись — красота! Черпака нет: шугу выбирай кухонной шумовкой. От кружки с чаем пар. Кислород хоть на хлеб ломтями намазывай и нищим раздавай.

На пятой лунке Шура успокоился. Идея-то его, вот и не сдавался до последнего. Говорит примирительно: — Ну, не поймали… Но хоть мормышкой помослал, Писец… Душу не потешили, так охотку сбили…