Джуно Диас: Делла принципа

Сначала ввалился Рафа, Делла — за ним. Он явно бухал, и, судя по платью Деллы, они возвращались из ночного клуба.

— Где ты был? — сказала мамик.

— Зацени, — сказал Рафа, демонстрируя ей одновременно свою руку и руку Деллы. На обеих были обручальные кольца. — Мы поженились!

— Все официально, — сияя, сказала Делла, извлекая из сумочки свидетельство.

Надо было видеть выражение на лице мамика! Страшнее, чем когда отец сбежал со своей путаной. Чем когда врач впервые произнес слово «лейкемия». Лицо стало маской.

— Залетела?

— Нет еще, — сказала Делла.

— Залетела? — мать буравила взглядом брата.

— Нет, — сказал Рафа.

— Буду теперь с вами жить, cunada [53] Родственница, — исп. , — Делла полезла к матери обниматься.

— Это надо обмыть, — сказал брат.

Мать остановила Деллу, выставив вверх указательный палец.

— Я запрещаю пить в моем доме.

— А я буду. — Брат двинулся было на кухню, но мать крепко схватила его за локоть.

— Ма, — сказал Рафа.

— Я запрещаю пить в моем доме. — Она толкнула Рафу к двери. — Если ты так (жест в сторону Деллы) решил прожить то немногое, что тебе отпущено, тогда, Рафаэль Урбано, нам не о чем разговаривать. Бери свою обезьяну и уходи.

Взгляд у Рафы сделался нехорошим:

— И не собираюсь.

— Я сказала, — и тут мамика затрясло, — во-о-он!

Я испугался, что брат, вламывавший всякому, кто ему перечил (мальчикам, девочкам, мужчинам, женщинам, viejos, белым, черным, пуэрториканцам, филиппинцам, китаезам, учителям, полицейским), но никогда не поднимавший руки на мать, сейчас сделает из нее котлету. Он мог. Весь напыжился. И вдруг обмяк. Обнял Деллу (до которой, кажется, впервые дошло, что что-то не так). Сказал: «Ну, пока тогда», — сел в свою тачку и укатил.

— Мамик? Ты как?

Она продолжала смотреть в окно на стоянку.

— Запри дверь, Юниор.

Меньше всего я ожидал, что ссора затянется. Мать все прощала брату. Всегда. Что бы он ни натворил (а братец был мастер влипать в истории), она стояла за него горой, как может только мамаша-латинос за своего старшенького querido [54] Любимец, — исп. . Если бы когда-нибудь он пришел домой и сказал: «Знаешь, ма, я истребил половину человечества», — она бы и тогда нашла ему оправдание: «И правильно, hijo, а то мы чересчур расплодились». Тут многое сошлось: и национальные особенности, и рак, и то, что у мамика до появления Рафы было два выкидыша, и что потом на протяжении многих лет ей твердили, что забеременеть она больше не сможет; сам брат чуть не умер во время родов, и первые два года после его рождения (как рассказывают tias [55] Тетки, — исп. ) мамик прожила в страхе, что сына похитят. Прибавьте к этому, что он всегда был невероятный красавчик (классический consentido [56] Избалованный, ни в чем не знающий отказа ребенок, — исп. ), и вы поймете, почему она так относилась к этому психу. Матери часто вопят, что готовы умереть за своих чад, но моя до таких дешевых трюков не опускалась. Зачем? Все, что она чувствовала в отношении брата, было написано у нее на лбу четырехсантиметровыми буквами шрифта «Тупак готический». И в глазах ясно читалось: эта vieja не только себя убьет, но самого господа бога прирежет, если это продлит жизнь ее шизоидному сынку хотя бы на сутки.

Поэтому я думал, что денька через два она остынет, а потом пойдут объятия и поцелуи (ну, может, дружеский подзатыльник Делле) и опять полная гармония. Но назовите меня полным мудаком, если мамик шутила: когда Рафа пришел, она слово в слово повторила ему то же, что в прошлый раз:

— Ты мне здесь не нужен, — мамик подчеркнула сказанное, отрицательно покачав головой. — У тебя теперь жена есть — с ней и живи.

Думаете, я удивился? На брата бы посмотрели. Он вообще челюсть уронил.

— Ну и хуй с тобой, — сказал он, а когда я попробовал напомнить ему, что с матерью так не разговаривают, послал и меня.

— Рафа, постой, — сказал я, догоняя его на улице. — Не сходи с ума. Ты же эту девку почти не знаешь.

Он не слушал. А когда мы поравнялись, пнул меня кулаком в грудь.

— Ну и катись, если тебе так нравится запах карри, — крикнул я ему вслед. — И засранных пеленок.

— Ма, — сказал я. — Зачем ты так?

— Лучше ему этот вопрос задай.

Через два дня, когда мамик была на работе, а я тусовался с ребятами в Сайревиле, Рафа открыл дверь своим ключом и вывез шмотки. А также свою кровать, телик и кровать мамика. Соседи сказали нам, что ему помогал индус. Я так разозлился, что хотел позвонить в полицию, но мать запретила.