Ричард Йейтс: После войны

И, как всегда, он мигом нашел оправдание: он не может повести ее обратно в дом, потому что там полно других русских — по крайней мере, так ему представлялось, — и не может овладеть ею прямо здесь, потому что наверняка кто-нибудь помешает: скоро за ним должна была приехать патрульная машина.

Таким образом, ему не осталось ничего, кроме как выпустить девушку из своих тесных объятий и встать рядом с ней, все еще обнимая ее одной рукой, после чего они вдвоем еще некоторое время смотрели на закат с верхушки пологого холма. Пока они стояли так бок о бок, ему пришло на ум, что это могло бы послужить замечательной финальной сценой для эффектного советско-американского фильма под названием «Победа над фашизмом». А когда за ним наконец и вправду приехала патрульная машина, он не смог даже солгать себе, что огорчен и раздосадован: на самом деле он вздохнул с облегчением.

Во втором отделении был угрюмый неграмотный рядовой по имени Джесси Микс — таких, как он, вынужденных ставить крестик вместо подписи в ежемесячной расчетной ведомости на получение жалованья, набралось бы только четверо или пятеро на весь взвод, — и через два дня после репетиции заключительных кадров грандиозного советско-американского фильма этот Джесси Микс вступил в полное обладание той самой соблазнительной девушкой.

— Сегодня старину Микса можете не искать, — сказал кто-то в казарме. — И завтра можете не искать, и послезавтра. Старине Миксу покамест и штаны некогда надеть.

Но теперь, во Франции, веселым солнечным утром Колби и Джордж Мюллер явились к дежурному за своими трехдневными увольнительными. На левом краю его стола, на врезанном в дерево металлическом основании, была укреплена большая вертушка с лентой презервативов в блестящих пакетиках — можно было отмотать себе столько, сколько вы рассчитывали использовать. Колби пропустил вперед Мюллера, чтобы посмотреть, сколько он возьмет — шесть, — потом, стесняясь, оторвал столько же, сунул в карман, и они вдвоем направились к гаражу.

На них были новенькие, с иголочки, эйзенхауэровские куртки со скромным количеством нашивок и красивыми серебристо-синими Значками боевого пехотинца; кроме того, они тщательно начистили ваксой свои форменные ботинки. Правда, оба шли чуть враскорячку, потому что у каждого в штанах было по два блока сигарет, украденных с армейского склада — говорили, что на парижском черном рынке можно выручить по двадцать долларов за блок.

Прибытие в город произвело на друзей сильное впечатление. Эйфелева башня, Триумфальная арка — все было на своих местах, прямо как в журнале «Лайф», и эти декорации простирались на целые мили во все стороны, причем в таком изобилии, что только успевай вертеть головой.

Грузовик доехал до американского клуба Красного Креста, который должен был стать их опорным пунктом. Здесь им предоставлялись ночлег, душ и регулярное питание; здесь же можно было поиграть в пинг-понг и подремать в глубоких мягких креслах. Только последний лопух мог застрять в этой дыре, когда за дверьми ожидало столько таинственного и захватывающего, но Колби и Мюллер решили все-таки задержаться и пообедать, поскольку час был обеденный.

Подкрепившись, они решили избавиться от сигарет. Это оказалось проще простого. В нескольких кварталах от «Красного Креста» они встретили сосредоточенного подростка лет четырнадцати, который привел их в комнату с тремя замками, до самого потолка набитую американскими сигаретами. Он был так угрожающе молчалив и так торопился закончить сделку, отслоив им малую толику от толстенной пачки чудесных французских банкнот, будто хотел дать понять, что года через три-четыре станет крупным авторитетом в европейском преступном мире.

Джордж Мюллер захватил с собой фотоаппарат, чтобы послать родителям несколько снимков, поэтому они записались на автобусную экскурсию по основным городским достопримечательностям, которая завершилась лишь под вечер.

— Надо раздобыть карту, — сказал Мюллер, когда они наконец расстались с этой занудной трещоткой, экскурсоводом. — Пошли купим. — Повсюду бродили полунищие старики, продавая солдатам карты, точно воздушные шарики — детям; когда Колби с Мюллером развернули свою, многократно сложенную, расправили ее на стене какого-то административного здания и стали тыкать пальцами в разные места, одновременно говоря каждый свое, у них случился первый за весь день разлад.

Колби читал в школе «Фиесту», а потому был уверен, что все самое интересное происходит на левом берегу. Мюллер тоже читал эту книгу, но он неделями слушал солдатские разговоры в палатке и поэтому предпочитал район близ площади Пигаль.