Джонатан Летем: Спрей

— Поставь его лучше на стол.

— Интересно, как они в полиции составляют опись — разбрызгивают спрей по всему отделению и смотрят, что у них пропало?

— Так что если их спрей у нас…

— Они никогда не узнают, что произошло! — она завизжала от смеха. Я тоже засмеялся. Я подвинулся к ней поближе, и мы стали кататься по дивану и хохотать, словно обезьяны в зоопарке. Все еще смеясь, я положил руку на баллончик.

— Дай сюда, — сказал я.

— Пусти.

Она потянула баллончик к себе, и смех ее угас. Несколько волосков у нее пристали кончиками к языку. Я потянул баллончик. Она тоже потянула. Мы оба потянули посильнее.

— Дай-ка, — сказал я, отпустил баллончик и пощекотал ее. — Дай-ка, дай-ка, дай-ка.

Она скривилась, вывернулась.

— Не смешно, — сказала она.

— Полиция осталась без своего СПРЕЯ! — сказал я, продолжая ее щекотать.

— А вот и не смешно, — она встала, отбиваясь от моих рук.

— Ладно. Не смешно, ты права. Поставь его на стол.

— Давай вернем, ты же сам сказал.

— Я слишком устал. Давай просто спрячем. Завтра можно вернуть.

— Ладно, я спрячу. Закрой глаза.

— Это тебе не прятки. Надо решить куда. Куда запереть.

— Подумаешь, большое дело! Давай на столе оставим, и все, — она поставила его на стол, рядом со светящейся розовым шкатулкой. — Может, кто-нибудь залезет и возьмет. Может, полиция залезет.

— Ты, по-моему, слегка перевозбудилась — я подвинулся поближе к столу.

— Просто устала. — Она притворилась, что зевает. — Ну и денек выдался.

— Подумаешь, барахло унесли, — сказал я.

— Ты серьезно?

— Ненавижу телевизоры и факсы. Ненавижу эту шкатулку.

— Посмотрим, что ты завтра скажешь, когда их уже не будет видно.

— Люблю только тебя, тебя, тебя.

Я схватил баллончик со спреем. Она тоже его схватила.

— Пусти, — сказала она.

— Люблю тебя одну — ты одна для меня существуешь, — сказал я.

Мы снова боролись за баллончик. Мы вместе упали на диван.

— Давай поставим его на стол, и все, — сказала Адди.

— О-кей.

— Пусти.

— Сперва ты.

— Нет, вместе.

Мы поставили его на стол.

— Ты про то же думаешь, что и я? — сказала она.

— Не знаю, наверное.

— О чем ты думаешь?

— О чем ты думаешь.

— Я ни о чем не думаю.

— Тогда и я ни о чем.

— Врешь.

— Так у нас, наверно, ничего не получится, — сказал я. — Полиция такого не допустила бы. Это не то.

— Тогда почему бы не попробовать?

— Не надо.

— Ты же сказал, не получится.

— Не надо, и все. Он токсичный. Видела, как они собаке морду прикрыли.

— А сами не закрывались. И вообще, я их спросила об этом, когда ты в другой комнате был. Они говорят, это чтобы не видно было еду, которая у собаки из пасти вывалилась. Потому что собака очень неряшливо ест. Так что от спрея у нее бы по всей морде проступило, что она ела недавно. Говорят, противно.

— Теперь уж ты врешь.

— Ну давай попробуем.

Я подпрыгнул.

— Если ты меня обрызгаешь, я обрызгаю тебя, — заорал я.

Спрей настиг меня, когда я пересекал комнату. Сырое облако опустилось позади меня, как парашют, осев на том месте, где только что был я, но и на меня попало достаточно. Вырисовался образ Люсинды, светящийся и розовый.

Люсинда была голой. Ее волосы были короткими, как в те времена, когда мы были вместе. Ее голова лежала у меня на плече, ее руки обнимали мою шею, а тело растянулось спереди. У меня на рубашке и пиджаке. Ее груди впечатались в меня, но я их не чувствовал. Ее колено торчало у меня между ног. Я отскочил назад, но она двинулась со мной, сияющая и бесплотная. Я повернул голову, чтобы рассмотреть ее лицо. Оно излучало покой, однако маленькие розовые веки были прикрыты не полностью.

— Ха! — сказала Адди. — Говорила тебе, получится.

— ДАЙ СЮДА!

Я сделал выпад вперед, за спреем. Адди присела. Я схватил ее за руку и потянул за собой на диван. Мы очутились там все вместе — я, Адди и Люсинда, Люсинда безмятежно голая. Борясь за спрей, мы с Адди продирались сквозь светящееся тело Люсинды, ее сияющие руки и ноги.

Я добрался до баллончика со спреем. Мы оба добрались до него. Четыре руки на одном баллончике. Тут из него брызнуло. Один из нас нажал на головку, не знаю кто. Явно не Люсинда.

Когда спрей осел на нас, показался Чарльз, нависший над Адди. Он был голым, как Люсинда. Его светящиеся плечи, ноги и задница были покрыты светящимися розовыми волосами, вроде ореола вокруг лампочки. Рот у него был открыт. Лицо было размыто — он был как фотография, снятая в момент, когда он двигал лицом, говорил что-то.