Иосиф Гольман - Ради тебя одной

– А мне что делать? – спросил он старика.

– Ждать, – немногословно ответил тот и удалился.

На столе зазвонил телефон.

– Жена, – сказала Марина Ивановна и соединила линии.

– Ефим, милый, – взволнованно затараторила Наталья.

– Что-то с ребенком? – перебил ее Береславский.

– Нет. То есть да…

– Говори ясно! – заорал в трубку Ефим. – Четко, по слогам.

– Ларису от школы подвез незнакомый мужчина.

– Что сказал? Почему она села в машину? Тысячи раз же предупреждали!

– Он представился от твоего имени. Что ты послал. Довез до дома и проводил до квартиры. Лариска говорит, что адрес он не спрашивал.

– Так, – упавшим голосом сказал Ефим. – Так. Что еще? Ты же недоговариваешь!

– У нас окно в спальне прострелено. Две дырки, – сказала Наташа и заплакала.

– Так, – сказал Ефим. Страх медленно уходил. Медленно, но уходил. Так. Значит, снова на войну. Видит бог, он не хотел этого. – Наталья, – сухо сказал он жене. – Возьми бумагу и клей «Момент», на полке над унитазом. Заклей дырки двумя слоями.

– А еще что?

– Пока ничего. Я еду домой.

В кабинет вошла встревоженная Марина Ивановна:

– Что, все по новой?

– Не знаю, Маринка, – честно ответил Ефим. Как всегда, максимальный страх он испытывал до драки. Сейчас он уже был в драке. А значит – вновь веселый и почти беззаботный. Ночью он отправит за границу семью – благо открыты визы, собирались на Рождество отдохнуть.

А без семьи можно и повоевать. Почему бы нет, Прохоров Анатолий Алексеевич? Ефим Береславский отнюдь не считал себя безоружным.

Все-таки чутье у старика потрясающее! Вот же старый чекист! Он еще ничего не знал ни об Анатолии Алексеевиче Прохорове, ни тем более о сообщении Ходецкого. И тем не менее прикатил спозаранку на своем старом сереньком «Москвиче». Обновил дорожку, которую вчера в глубоком снегу пробил грейдер, заказанный Ефимом. Дед сказал: «Чтой-то мне стало беспокойно».

Ходецкий, кстати, не звонил, а прислал весточку по пейджеру, потому что номера моего телефона он не знал. Сообщение Марк Лазаревич составил очень грамотно: даже я сначала ничего не понял. Оно гласило: «Сережа, тебя активно ищут зеленые. Ты им чертовски нужен».

Любой не знающий наших с ним сложных отношений подумал бы о защитниках экологии. Даже я сначала так подумал. Но уже через минуту вспомнил об особой терминологии. Ходецкий занимался лечением моего усталого мозга с помощью метода гештальт-терапии (впрочем, он на мне, по-моему, все известные науке методы перепробовал). И на первом же занятии мы разложили цвета, которые мне требовалось мысленно представлять, на «хорошие», «нейтральные» и «враждебные».

Он традиционно предложил записать в «хорошие» голубой и зеленый. Я был в плохом настроении (тогда у меня другого вовсе не бывало) и из чувства противоречия сказал, что зеленый – самый ненавистный мне цвет. Отчасти это было правдой: в детстве я страшно боялся, когда мне мазали ссадины зеленкой. А в зрелом возрасте из «зеленки» постоянно ожидал пули: что в Афгане, которого застал лишь краешек, что в Чечне, которую хлебнул по самое некуда. «Хорошо», – легко согласился Ходецкий, и зеленым мы с ним стали изображать самые страшные бяки. Слова, кстати, имеют привычку материализовываться: вывеска проклятого стриптиз-бара, где мучили мою Алю, была-таки зеленой, да и в названии этот цвет также присутствовал.

«Чертовски» – тоже было кодовое слово. Именно дьяволы, черти, бесы навязывали мне желание убивать. И именно с ними мы с Марком Лазаревичем, как умели, боролись.

Так что понятно, кто меня ищет. И, с учетом последних событий, понятно зачем.

Я рассказал Ивлиеву все, что знал. Дед крякнул, услышав имя нашего врага, а когда я дошел до видеокассеты, пару раз ощутимо стукнул меня по плечу, что, видимо, выражало высшую степень сочувствия. После чего предложил позвонить тете Даше. Я сначала удивился, откуда он про нее знает. Потом вспомнил, что сам же ему и рассказывал. Точнее, он спросил, на кого оставлю собаку (тоже ведь – запомнил про собаку!), а я в двух словах описал ему тетю Дашу.

Набирая номер, я уже не ожидал ничего хорошего. Так и вышло.

– Алло? – сняла трубку суровая наставница моего детства.

– Это я, теть Даш, Сережа. Как там у нас дела?

– Ой, – всхлипнула вдруг несгибаемая тетя Даша, – что тут было!

– Что? – спросил я, уже догадываясь, что там было.

– Жулики всю твою квартиру ограбили, Сереженька. Все перевернули.