Пётр Межирицкий - Тоска по Лондону

Ох, не скоро еще выветрится этот жертвенный дух… Школьный, кстати.

Кто бы мне объяснил теперь, на склоне лет, на каких весах — а, Док? — взвешивать жертвы? а на каких пресловутое всеобщее благо?

Впрочем, не мои ли это болезненные реминесценции? Но не из воздуха извлеченные, а из того, о чем это дитя толкует.

О беспечности мирового хозяйства, отсутствии знаний об источниках, коими беззаботно пользуемся, не ведая последствий, о темпах, исключающих возможность видеть ущерб природе и ставящих нас перед лицом катастрофы. Толкует о евгенике, о спасении новорожденных уродов ради больничных доходов, о браках между уродами, о кошмаре неполноценных поколений, о расплывчатости гуманизма, о равенстве и свободе, уже во времена французской революции ставших нелепостью. Словом, кич, но внушительный. И о Гитлере не забыл, да-да, о нелепости расового подхода к проблеме, но также о понятной тревоге за людскую породу, дело опорочено зверским подходом, но проблема требует научной основы, а общественный договор — пересмотра в свете современных реалий…

— Вы сын Анны? — Он краснеет и кивает. — Мирон-Леопольд?

— Не знаю, чому мама дала менi таке вичурне им'я… — Перешел от смущения на мову, а до этого говорил по-русски без акцента.

— Чтобы даже именем вы отличались от большинства тех, кто вас окружает, (сказал я. — Рад убедиться, что вашей маме удалось больше. А по сути ваших высказываний…

— Дужэ прошу нэ рахуватыся тым, що я сын Анны, — торопливо сказал он.

— Само собою зрозумило, — откликнулся я. — Матэрия занадто важлива и стоить понад персональными видносынами.

По сути его убеждений — или вопросов? — такой подход мне чужд. Я человек прошлого — Двадцатого — века, который стал веком кровавой борьбы за бескровное сохранение гуманных идеалов, тем и живу. Его заботу понимаю. Идея не нова, но, вероятно, именно по поводу такого рационализма один из любимейших моих философов воскликнул еще в XVIII веке: «Должна же быть хоть какая-то разница между милосердием и живодерней!» В провозглашенной программе такой разницы не вижу.

Врачи? На то и Бог. Дарование жизни не может быть наказуемо. Если они делают ошибку, они ответят перед своей совестью. Дело именно в том, чтобы превратить ответственность перед совестью в мерило цивилизации — при условии безусловного запрета на отнятие чужой жизни.

Евгеника, генная инженерия, отбор? Пока все беды наши не от спасенных или возвращенных к жизни уродов, а, напротив, от тех, чья наследственность не оставляет желать лучшего, от красавцев породистых или, по крайней мере, на то претендующих. В свете этого факта евгеника вовсе не представляется такой уж панацеей. Смена поколений сама позаботится о том, чтобы люди менялись и соответствовали условиям существования. Быть может, условия станут таковы, что для выживания придется отбрасывать старую мораль. Но мы отбрасыванию морали предпочитали не выживать. Да! С тонущих судов спасали стариков, детей, женщин, а сильные и способные пробиться к шлюпкам мужчины тонули, посылая любимым последнее прости. Недавно я видел, как мужчина отдал женщине спасательный конец, брошенный ему с вертолета после катастрофы пассажирского авиалайнера, а сам канул в ледяные струи реки Потомак. Есть документальный кадр этого небывалого теперь поступка, но мое поколение все растили так. Сейчас, не без усилий женщин, это отодвинуто. Зря.

Вы отбрасываете старую мораль? Мы к этому не способны. Мы руководствовались принципом «Цель не оправдывает средства!» и от этого не отойдем. Не сумеем, даже для выживания. И советуем молодым… (Не знаю, почему вдруг перешел на старомодное мы. Возможно, почуял за собой прекрасных друзей-интеллектуалов с их непоколебимым нравственным чувством…) советуем не рубить сплеча: малые перемены в кодексе чести приводят к катастрофам в судьбах мира. Потом, я уверен, когда дело дойдет до крайности, природа сама за себя постоит. Она сумеет. И сделает это так же безжалостно, как мы прихлопываем навязчивую муху. Со стороны природы это будет морально. Но уничтожение в видах экологии одной мухи другой мухой — аморально. Вера в могущество природы — мое последнее утешение, хотя людей жалко.

Он спросил: Если вы готовы принести человека в жертву природе, в чем же тогда смысл нашего существования?

Я ответил: Так вопрос не стоит. Уничтожив остальную природу, мы уничтожим и себя. Так пусть лучше только себя. А смысл — ну, это вопрос личный. Для меня смысл в страдании и сострадании.